Марина Дяченко - Авантюрист

Я облокотился о пень. О толстый, чуть ниже меня, вертикально стоящий обрубок ствола; Чонотакс еще что-то говорил, но я не слышал. Блеклый зимний день,снег, обильно валящийся с неба, деревянные столбы в белых шапках… Я вздрогнул.

Потому что это были не столбы. Я опирался, оказывается, о плечо коренастого мужчины с озабоченным лицом, только мгновение спустя я с ужасом понял, что это Бариан. Поодаль сидели спина к спине деревянные Фантин и Муха, вызывающе подбоченясь, стояла Динка, и еще кто-то, обернутый ко мне спиной – но даже не разглядев лица, я узнал Алану.

На мгновение мне сделалось муторно, потому что я всерьез поверил, будто весь наш маленький отряд угодил в западню и обращен в плен. Пес знает какое усилие воли потребовалось, чтобы не удариться в истерику,лишь со второго взгляда на деревяшки я убедился, что это искусная, но поделка. Не злая магия воздвигла посреди двора людские фигуры – а блестящий топор, данный в руки человеку с явными художественными талантами.

Да, Черно Да Скоро был еще и ваятель. Я долго разглядывал деревянную Алану; выражение лица было схвачено исключительно точно. То самое детское, обиженное выражение, с которым она спросила когда-то: «Вы женились на мне из-за книги… Это правда?»

Вот эта самая девчонка по моей милости бредет сейчас по снежной пустыне. Бредет в полной уверенности, что муж ее мертв. Душа ее, опять-таки по моей милости, все глубже запутывается в паутине неведомых темных дорог, тех, по которым можно добраться до самого Преддверья…

– С ней все будет в порядке, – примирительно сказал Черно за моей спиной. Я обернулся.

Он стоял у того самого столба, с которым работал в момент нашей встречи. Из темного дерева неясно проглядывало новое изваяние – я узнал эту женщину, хотя черты лица были намечены грубо, вчерне. И все равно очень точно. Я поразился – господин маг умел, казалось, выхватить и остановить в дереве самую человеческую суть…

Хотя кто сказал, что я знаю Танталь до самой сути?..

– Ты талантлив, – сказал я, глядя в снег. – Мог бы мастерить, к примеру, деревянные миски с узорами… на продажу… для заработка… Кстати, с кем все будет в порядке? С Танталь? С Аланой?

– С обеими, – отозвался Черно, не моргнув глазом. – И в тобой тоже.

Я оглянулся. Деревянные комедианты не желали встречаться со мной взглядами.

– Значит, ты вел нас? – осведомился я сквозь зубы. – Всю дорогу? Следил?

– Не всю дорогу, – отозвался он со вздохом. – Я ведь не всемогущий, Ретано… Пока.

Не то мне показалось, не то голос его дрогнул, произнося последнее слово. Я оскалился:

– Ты уверен, что оно тебе нужно? Всемогущество?

В глазах его что-то изменилось. Что-то промелькнуло внезапно и ярко, как лисий хвост среди деревьев. Интерес?

– У меня такое впечатление, – сказал он медленно, – что меня уже кто-то об этом спрашивал. До тебя.

…Бариан что-то сказал – я видел, как шевелятся его губы, но не слышал слов. Танталь покачала головой; ее темные волосы выбились из-под капюшона, та прядь, на которую попадало дыхание, взялась инеем, будто преждевременной сединой. Странно, что я в состоянии разглядеть такие детали – ведь изображение то и дело берется туманом, сцена прощания различима с трудом, как сквозь мокрое стекло…

А ведь это именно сцена прощания. Вот, Танталь легко забирается на лошадь, Бариан подсаживает Алану – та устраивается у Танталь за спиной. Две всадницы на одной кобыле, а ветер, между прочим, холодный, жесткий наст проламывается под копытами, далеко ли они ускачут…

Я мигнул – глаза слезились от напряжения. Серое видение на заиндевевшем стекле дернулось и сгинуло теперь я, по крайней мере, знаю, что обе они живы. И достаточно здоровы, чтобы ездить верхом, вдвоем, будто как деревенские дети.

– Я их приведу, – сказал Черно, критически оглядывая старый медный таз, извлеченный откуда-то из сарая. – Я их приведу, через час-другой они будут здесь…

Он осторожно цокнул ногтем по зеленоватому боку, старая медь отозвалась глухим заунывным звуком.

– Жила-была девочка, – господин маг вытащил из груды хлама обрывок ветошки и жестяную банку с серым порошком, – почти всех ее родичей съел Черный Мор, остались только мать и дядя… Когда-то богатый род оскудел, девчонка жила среди хлама и книг, а после смерти матери – среди приютских детей, среди старых дев, служащих надзирательницами, среди всего этого, о чем в приличном обществе не принято вспоминать… А потом она убежала с бродячими актерами. И несколько лет была счастлива – во всяком случае потом, вспоминая эти годы, она осознала их именно как счастливые…

Я завороженно следил, как, зачерпывая тряпочкой похожий на глину порошок, Чонотакс оттирает бока медной посудины. Под его рукой зелень сходила, и прояснившаяся поверхность обретала желтый, почти солнечный блеск.

– А потом, – Чонотакс проделывал черную работу со странным удовольствием, – ей встретился молодой человек, ради которого она бросила все, что любила… чем гордилась. И всех, кто любил ее и гордился ею. А ведь знаешь – чем больше жертва, тем дороже представляется приз… К несчастью, все ее жертвы оказались напрасными. У молодого человека случилась схожая ситуация – он тоже встретил… вещь. Ради которой оставил все, что любил, и всех, кто любил его… Эта вещь называлась Амулет Прорицателя. Можно сказать, что именно Амулет лишил Танталь ее человеческого счастья… Ей стоило бы ненавидеть Амулет. Разве нет?

Даже в самых патетических местах его речи лицо его оставалось прежним – никаких эмоций, разве что немного безумия в глубоко запавших глазах.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил я шепотом.

Он не ответил. Критически оглядел вычищенный таз, остался доволен работой, хоть на медной поверхности оставалось еще немало мути и зелени. Стряхнул на пол остатки серого порошка, снял с полки один за другим пять пузатых глиняных кувшинов.

– Ты не представляешь, Ретано, как это все интересно. Их было много – благородных и не очень, сильных и слабых… Они грызлись за территорию. Они вербовали себе новых вассалов, они сходились в поединке со вчерашним другом, они подавали руку вчерашнему врагу… Лучшие из них уединялись и отшельничали, чтобы потом сказать своей совести – нет, только познание, ни капли корысти или властолюбия… Они, маги древности. Они беспрекословно признавали прорицателя даже в слабейшем – уж если Амулет выбрал кого-то, то не людям оспаривать это право… Так велел Первый Прорицатель. Тот самый, что предупреждал о явлении в мир чужой силы – «Она идет! Она на пороге!»

Осторожно, не желая пролить ни капли, он опорожнял один кувшин за другим. Вода в медном тазу волновалась, поднимаясь все выше и выше; она была холодная даже на вид. Я втянул руки в рукава.