Марина Дяченко - Скрут

– Найдем тебе, – сказала старуха уверено. – Ты парень небогатый, но щедрый, таких всегда любила… Придержи, придержи свои монетки – ей отдашь.

– Она здесь? – вопрос получился излишне суетливым.

– Все они здесь, – старуха усмехнулась, обнажая крепкие желтые зубы. – Все они здесь, пташки, куда нам, бедным, деваться… Сядь и жди.

Старуха вышла; Игар только сейчас заметил, что вдоль всего подола к ее юбке пришита корабельная цепь. Вот откуда тот тусклый звон, который сопровождал их всю дорогу…

На подушки он из брезгливости не сел. Мало ли что за подушки; сел прямо на пол, напротив помидорной кляксы, прислонился спиной к стене и подобрал под себя ноги.

Снова эта противная дрожь. Снова он ждет, что пред ним предстанет Тиар; он ошибался уже дважды, а третья попытка во всех сказках волшебная. Если только она здесь… Насмешка судьбы. Илаза, потерявшая невинность на Алтаре, в обмен на портовую шлюху…

Он вдруг вспомнил, что давно не спал. Что не ел уже почти сутки; и хорошо бы явиться в дом под раковиной, заказать вина и мяса, а потом опрокинуть в постель эту, с ромбом на спине, и разобраться, каковы на самом деле эти продажные штучки, почему так сладко заикался косой парнишка, что был его спутником в лодке…

Он испуганно замигал. Желание было столь явным, а воображаемая картина столь яркой, что он поразился сам себе: как?.. Как только может такое в голову прийти… И потом, откуда силы?!

С грохотом распахнулась дверь, и в комнате с подушками сразу стало тесно.

Двое из ввалившихся служили, по-видимому, свитой третьему; третий оказался лысым, как колено, и с ног до головы разодетым в тонкий шелк. Игар сроду не видел такого показного, такого безвкусного богатства; золотых украшений у лысого не было разве что на заду – и то потому, что иначе, садясь, он напоролся бы на булавку. Отвлеченный невиданным нарядом, Игар не сразу посмотрел лысому в лицо; подняв наконец взгляд, он встретился со слегка пьяными, умными, очень удивленными глазами:

– Вот так так!

Лысый смотрел на сидящего Игара так, будто тот был шестиногим, выставленным на обозрение теленком; с некоторым беспокойством Игар увидел вдруг, что на правом ухе у лысого лежит родимое пятно – черное, покрытое редкими толстыми волосинками, занимающее и часть щеки тоже.

– Вот так та-ак, – протянул Черноухий, оглядываясь на свиту. Бывает же… Если бы Фарти не прирезали вчера в кабаке… А как похож-то!..

Первый из свиты наклонился ниже, ткнул в Игара пальцем, радостно захохотал:

– Точно! В темноте спутал бы! Решил бы, сидит покойничек, вот кто его только сюда притащил?!

Игару сделалось не по себе. Не отрываясь от стены, он поднялся.

– Тебя как зовут? – поинтересовался Черноухий. На скуле у него тоже когда-то был вытатуирован треугольник – теперь он был расплывчат, полустерт и тщательно замазан пудрой. Сверху недоставало двух зубов, их место занимали крупные, непонятным образом укрепленные жемчужины; большие серые глаза изучали Игара, и во взгляде их не было злобы, но было нечто такое, отчего Игаров живот сам собой подтянулся:

– Игар я…

Он понял вдруг, с каким выражением изучает его Черноухий. Понял и плотнее вжался в стену. Святая Птица, а вот это совсем плохо. Совсем плохо – и вот так, неожиданно, на ровном месте…

– Не бойся, – мягко сказал пиратский капитан. – Дружок у нас был, Ферти… Здорово на тебя похож. Жалко мне его; вот, на тебя гляжу вспоминаю…

Глаза его вдруг ласково прищурились:

– Хороший был парень… Веселый. Ты, вижу, тоже веселый – только загрустил чего-то… – и рука его, сплошь унизанная перстнями, дружески легла Игару на талию. – Пойдем?

Игар растерянно улыбнулся. Неуверенно кивнул – и тут же, болезненно поморщившись, ожесточенно зачесался, задирая на себе рубаху:

– Ай… Сейчас только… ага…

Он драл и драл ногтями собственный живот, и на лице его застыло выражение свирепого блаженства:

– Ох… зараза… о-ох…

Черноухий убрал руку.

Еще некоторое время Игар чувствовал на себе подозрительный, с оттенком жалости взгляд; неизвестно, чем кончилось бы дело, но в этот самый момент распахнулись двери напротив, и уже знакомая Игарова старуха поманила всю троицу пальцем:

– Готово, господа хорошие… Все готово, мой господин, – Черноухому она поклонилась отдельно. – Уж не пожалеете, это лилия, а не парень. Точно лилия… Прошу пожаловать…

Не оглядываясь на Игара, Черноухий проследовал навстречу обещанному наслаждению; свита протопала следом, и Игар выдохнул сквозь сжатые зубы. До крови исцарапанная кожа жгла немилосердно.

Старуха вернулась через несколько минут; с ней явилась девочка лет семи, серьезная, с ленточкой в длинных густых волосах.

– Нашли тебе, – старуха многозначительно усмехнулась. – Вот, она кивнула на девочку, – проведет тебя. Монетку ей дашь потом… Ступай.

Корабельная цепь, пришитая к подолу старухиной юбки, тускло звякнула, коснувшись дверного косяка.

Над этой дверью страстно стонала раковина; следуя за девочкой, Игар поднялся по винтовой лестнице, дождался, пока провожатая шепотом перемолвится с кем-то в темном коридоре, проследовал за ней через душную комнату, где из круглой кадки с водой торчали две всклокоченные головы, через длинный винтообразный переход с окошками в потолке, через еще один коридор – и остановился перед закрытой дверью.

Девочка протянула ладошку:

– Плати.

– А где она? – напряженно спросил Игар.

Девочка кивнула на дверь:

– Там она… Плати.

Игар секунду колебался; потом посмотрел на серьезное, осунувшееся лицо и положил на ладонь монетку:

– Спасибо… Что привела…

Не говоря ни слова, девочка исчезла в конце коридора.

Игар постоял, пытаясь выловить внутри себя хоть какое-то чувство, уместное в отношении Тиар; чувства путались. Мешала, маяча перед глазами, десятилетняя девочка на пороге сельского дома; Игар плюнул наконец и изгнал все мысли вообще. Постучал в дверь, не получил ответа и вошел.

Глаза его давно привыкли к полумраку, но здесь, в комнате, царила и вовсе темнота; прямо у двери стояла наполовину свернутая ширма, и прежде, чем разглядеть что-либо, Игар услышал голос:

– …а лучше комариная травка. Жабье ушко тоже неплохо – но от комариной полностью все отшибает, хоть их пятнадцать подряд, хоть шестнадцать… Полстакана выпить, остальным рабочее место смазать – и ничего не чуешь, хоть целую галеру принимай по очереди…

Говорила женщина, сидящая на полу перед единственной в комнате свечкой; еще две – одна бритая наголо, другая с детской косой на плече – грызли один на двоих рогатый пряник. Привалившись к стенам, стояли свернутые ширмы; пол покрыт был сплошным тюфяком. Подсвечник Игар разинул рот – изображал мужскую гордость в пике вожделения, и оттого вправленная в него горящая свеча приобретала вид странный и двусмысленный; тут же валялся забытый, надкушенный кем-то помидор.