Сергей Варлашин - Юные дарования. Скептик

Не каждому дан свой дар. Не в каждом из нас, есть как говорят «на твоём языке» — «искра божья». Не в каждом горит она с рождения. В ком то горит так сильно, что жизнь их становится коротка. Есть лишь особая категория людей и не каждому дано войти в неё. Не каждому дано при жизни, понять себя, принять и действовать согласно своему предназначению. В этом сокрыта истина такая древняя и избитая, что ты лучше меня должен о ней знать, ведь так?

На этом моя, особенная (выделим это слово) тема, про медальон исчерпана. Раньше я не могла тебе этого сказать и поверь на слово, были тому веские причины. О которых, тебе не стоит знать. Жду нашей следующей встречи с нетерпением. Если при встрече, ты меня теперь спросишь о нём, я смогу тебе рассказать о медальоне всё до конца. То, что не могу и не имею права запечатлевать на бумаге, даже если полностью уверена, а я уверена, что она попадёт в твои надежные руки.

Ох и вскружил ты мне головушку Лучемир. Не на месте теперь чувствуя себя. Чувствую, что должна быть там, где ты сейчас. Хоть это и противно моей натуре, но не могу противиться, твоей внутренней, скрытой власти очарования надо мной. Ты был бесконечно прав, когда звал меня в город к себе. Правда твоя. Засиделась я в деревне. Засиделась в лесу. Мало видела света белого.

Вот приеду к тебе, но сама не знаю когда. Свалюсь как снег на голову, даже если ты меня не ждал. Прогонишь, так уйду, слова не скажу. Оставишь и я, буду на веки твоя. Прав ты был, надо мне в город, зовёт теперь твоя городская душа.

Но я уверена, не будет тебе теперь покоя в пустыне, из бетона и серого полотна. Ты захочешь вернуться ко мне сам. Но не стремись этого делать. Слишком опасно ныне стало здесь. Как ты и сам уже смог догадаться. В свете последних событий, разбередивших местные края и принесшие нам скверных людей из далека. Лучше дождись, когда я сама приеду в город. Развеюсь. Приеду к тебе. Не из чувства гордости тебе это говорю, не попираю твоё чувство такта. Такт в тебе есть, это истинно так.

Этим письмом я окончательно и бесповоротно признаюсь тебе в своих самых светлых чувствах. Написанными строками подвожу черту. Мне суждено быть твоей во веки. Я испытываю бесконечную нежность к тебе. За это я благодарна небу и земле, и случаю воли судьбы, которая свела нас под луной. Твой мужественный запах и широкие плечи, манят меня в твои крепкие руки и горячие объятия. Твой глубокомысленный взгляд, ясный и зоркий приводит меня в экстаз и желание быть твоей и только твоей. Глаза твои как бриллианты, больше всего, я люблю именно их в тебе. Они греют меня, как ничто не греет лютой зимой, кроме тёплого света звёзд.

Я помню, тебе нравилось, как я пела для тебя. Я специально написала для тебя эту песню, как нибудь я спою её для тебя Лучемир, если ты захочешь. Я знаю, строки её несколько абстракты, но такое уж у меня было настроение. Сам знаешь, настроение девушки — переменчивая вещь. Можешь почитать их вслух, если ты один, через голос они звучат лучше, чем на бумаге, раз я пока сама не могу их спеть для тебя.

И да, последнее, после того ранения, нога моя уже не болит.

Наверно прочитанное письмо, стало последней каплей в моей чаше. Последней мерой, на моих весах рассудка. Любовные муки и терзания быстрой разлуки, достигли своего апогея. Бросить всё и поехать назад, к Яре нельзя, она предостерегала меня от этого бездумного поступка. Его неразумность я прекрасно понимал сам и из чувства собственного сохранения, не мог появиться, в том месте, где меня уже списали в потери, среди гражданского населения. Заведомо похоронили. У меня не было и минуты, чтобы я не ждал на своём пороге Яру. Но дни шли. Она не появлялась.

Перегорев психически и эмоционально окончательно, я оставил только надежду дождаться возлюбленную. Вместе с отчаяньем, пришли раскаянье, за всё сотворённое мною. За отчаяньем пришло сожаление, о упущенных возможностях с медальоном. Сожаление, что не разгадал свой дар сразу, и не почувствовал очевидного влияния, подарка Яры. Подарка судьбы. Я не сомневался, что он, таким образом, избавился от меня и теперь, одиночество моё усилилось, двукратно. Мой здоровый скептицизм получил столько ударов, что от него почти не осталось следа. Он был самой главной моей опорой в жизни. Люди, как правило, не меняются, психику очень сложно переделать по прошествии, двух с половиной десятков лет, более вероятно её можно уже только ломать.

Немного абсурдно, но было очевидно, что медальон раскрывал во мне всё это время дар, имя которому кроме как, скептицизма я не нашёл. Сильнее всего меня интересовал спорный вопрос: был ли я полновластным хозяином своей судьбы, когда лично им владел? Я не верил, что просто так умру, и я не умер, а поводов для этого была масса. По прошлому опыту я не верил, что любовь может быть настоящей, идеальной, но теперь моя жизнь наполнилась новым смыслом. Только силы на неё без видимой подпитки Яры, совсем закончились. Что случилось со мной, были ли эти чудеса? Иначе я никак не могу всё это назвать явью, реальностью, правдой жизни. Или это глубокое помешательство на фоне раздражённых чувств к Яре.

Там в Чертякино, впервые в жизни, я словно был я. Я сам. Дышал впервые так естественно и широко. Словно пробудившийся медведь по весне, начинает чувствовать природу, начинает приходить в себя. Голодный, уставший, почти без сил, но полный стремления и желания жить дальше. Дар мне был дан или проклятье? Стал ли я ближе к себе? Понял ли себя, понял ли свой дар? Раскрылся ему? Вопросов стало больше.

В моей голове, словно впервые в жизни взошло солнце, осветило все её уголки, а потом опустился туман, как сейчас за окном. Плотный, густой, молочный туман.

Я отодвинулся от стола с рукописью, переоделся и вышел из дома. Направился на пробежку, сквозь непроницаемый белый туман. Вихри его расступились передо мной, а потом снова, живой туман замкнул их за мной. Объял своей неопределенностью.