Павел Блинников - Сонные войны. Дилогия

Пока Джек говорил, лица на экране менялись. Хотя «менялись» — сказано очень сильно. Лица принадлежали разным людям, но в целом очень похожим. Толстые щеки, изогнутые вниз уголки губ, маленькие глазки. Почти как братья близнецы. Джек нажал на кнопку, лицо поменялось, и он продолжил.

— Марит — это деньги, финансы. Благодаря Болту, Марит построил по всему миру такое количество печатных станков, что может обрушить экономику любой страны вмиг. Что он периодически и делает…

— Например, финансовый кризис — дело его рук, как и подъем Китая, — встрял Чан. Но Дима даже не повернулся. Глаза, скрытые под очками и контактными линзами, зарисовывали в голове образы семи мужчин. — Финансовые блокады и экономические санкции, наоборот, накачка террористов и агрессивных государств деньгами — это всё Марит. Сегодня, к примеру, он финансирует Исламское Государство, но, по-моему, лавочка уже закрывается. Теперь он будет финансировать ваших, возможно. В любом случае, проекты у Ткачей огромные и требуют огромных денег.

— Спасибо, Чан-сан, — поклонился Джек. — Короче говоря, Марит отвечает за экономику. Следующий Гнолт. Это то, что мы едим. Вся кулинария находится в подчинении у Гнолта. Его рестораны тоже раскинуты по планете, а «Клуб любителей вкусно поесть» включает в себя крупнейших производителей питания, владельцев сельскохозяйственных концернов, алкогольных и нарко баронов. Гнолт занимается табаком, алкоголем и наркотиками. Сам понимаешь, какие у него связи. Если Фарит по большей части работает с Вольтом, Гнолт и Марит добывают для Ткачей средства. Естественно, попутно отправляя на тот свет уйму людей, а еще уйму заставляя страдать. Дальше, Кольт — философия и религия. У него очень широкий профиль. Начиная с того, что он кардинал католической церкви и открывает опочивальню папы римского ногой, и оканчивая созданием кругов от летающих тарелок на полях. Каждый второй скелет динозавра, большинство фрагментов костей произведены на фабриках Болта и бережно раскопаны археологами Кольта. Сотни сект управляются им, включая и знаменитых «Свидетелей». Большая часть «найденных» старинных документов сделаны Болтом для Кольта. Он управляет почти самым главным фактором нашей жизни. Говорит, во что верить, и во что верит нельзя. И завершает наш парад людей-слонов — Шалит. Шалит — это мораль и идеология. Шалит, как мы подозреваем, главный Ткач. Из трудов остальных Ткачей он плетет моральные законы общества. Он нивелирует преступления и любовь, разграничивает запретное и разрешенное, определяет семейную жизнь, шовинизм и феминизм, гомосексуализм. Все спорные вопросы общества, которые иногда поднимаются на поверхность — их поднимает Шалит. Только за наш век он почти разрушил институт семьи, поменял идеалы красоты, разрушил и снова поднял веру в Бога, выпестовал феминизм и приподнял вопрос однополых браков. Сейчас, когда человечество вплотную подошло к созданию искусственного человека, Шалит готовит общество к тому, что это вполне уместно. И прочее, и прочее, и прочее…

Джек закончил и вместе с Чаном уставился на Диму, ожидая реакцию. Ее не последовало. Писатель разглядывал черты последнего Ткача, не обращая внимания на Чана и его помощника.

— И что вы об этом думаете? — не выдержал Чан.

— Я думаю, вы сейчас мне что-нибудь предложите.

— Да. Мы хотим, чтобы вы присоединились к нам. Чтобы помогли сковырнуть эту язву с лика челове…

— Но это ведь не истинные причины? — перебил Дима.

Чан вздрогнул. В голосе Димы по-прежнему нет эмоций, а тревога вновь заползла в душу. Китаец даже пожалел, что связался с писателем.

— Что вы имеете в виду? — спросил Чан.

— Я думаю, вы хотите не просто оторвать их от власти, но занять их место. И я думаю, у вас есть еще одна причина. Вы ведь не молоды, Чан-сан…

— Убей его! — Чан вскочил с кресла, а Джек не думал и секунды.

Джек полез к кобуре, но рука нарвалась на преграду. Ни Чан, ни Джек не заметили, как Дима вскочил, подбежал к помощнику и схватил за локоть — настолько быстро тот двигался. От рывка очки упали на пол, и из правого глаза выпала контактная линза. Джек поднял взгляд и встретился с глазами Димы. Один синий, другой почти полностью белый с зеркальным зрачком. Но игра в гляделки закончилась через секунду. Дима вывернул руку Джека и завел за спину. Послышался хруст и крик боли. Дима едва не вырвал руку из сустава.

— Мои предположения подтвердились, — спокойно сказал Дима. — Но вам не удастся задуманное.

Он отпустил Джека, тот распластался на полу в неестественной позе, как задавленная машиной курица. Из глотки помощника вырывались не то рычания, не то стоны оскорбленной гордости.

— Кто ты такой? — спросил Чан, завороженный белым глазом Димы.

— Я тот, кто придет на смену Семи Толстым Ткачам. Я тот, кто покончит с ними.

— У тебя ничего не выйдет! Ты один!

— Я найду сподвижников. Прощайте Чан-сан.

Дима поднял очки и выпавшую линзу, сухо кивнул и пошел к лифту. А когда двери почти скрыли его от Чана, бросил:

— И даже не думай мне помешать, старик. Ты не подозреваешь, в какую игру ввязался.

Чан сжал кулаки, но на устах промелькнула улыбка. Нет, он подозревал и даже больше — отлично знал. И сегодня его предположения начали подтверждаться самым неожиданным образом.

— Хватит валяться! — крикнул он Джеку. — Работаем!

Японец думал, что попал в ад. Каково это, страдать, но не кричать, знать, но забывать, понимать, что можно изменить, но оставаться? Японец отлично знал, каково. Сейчас он заключен в самом страшном месте — месте, которое не может присниться даже в немыслимых кошмарах. Японец превратился в мраморную статую. Сознание постоянно раздваивалось, японец уже несколько раз возвращался из моря безумия, но лишь для того, чтобы уйти с головой снова. В темнице нет времени, нет жизни, нет радости, нет надежды… Понимать, помнить, чувствовать, быть и ничего не делать — таков его новый удел. Навеки. Ибо плен продолжится, даже если тело его погибнет. Это расплата за служение.

Сознание вновь ушло далеко. Рооми и он. Это не то состояние, когда один в голове другого; голову японец оставил в реальном мире. Хотя для него и этот реален. Место, где ты стоишь каменной статуей, а в ногу впилась помесь крокодила со львом, место, где из гранитной ноги течет самая настоящая кровь, место, где ты на грани от нестерпимой жары — всё это очень хотелось бы назвать сном, но…

Но иногда, на редкие благословенные минуты, японец уходил. Или возвращался… Душа летела к прежнему телу и он, как незваный и нежелательный гость, которому открыли дверь, но не дают войти дальше, стоял на пороге. Но даже на пороге покоилось то, что, несмотря на передышку от боли, пугало. Ибо японец видел картины, о коих Рооми и сам перестал помнить. Не забыл, а именно перестал помнить на некоторое время. Это единственный выход, ведь мозг человека не способен впитать знания тысяч, даже миллионов лет жизни. И увидел японец много.