Алексей Переяславцев - Длинные руки нейтралитета [litres]

Ла-Манш встретил российские корабли скорее сильным ветром, чем полноценным штормом. «Гладкую воду», естественно, задействовали.

Первый помощник, стоявший вахту, в очередной раз глянул на механизм, указывающий наличие кораблей поблизости, слегка нахмурился и приказал вестовому:

– Командира вызови!

Цесаревичу достаточно было поглядеть на походку и выражение лица Руднева, чтобы понять: случилось нечто неординарное. Конечно, рвануть в рубку было бы неприлично, но постоять в непосредственной близости у двери – вполне допустимо.

– Иван Григорьевич, гляньте…

– Четыре вымпела, идут навстречу, дистанция миль восемнадцать, по такому волнению точнее не сказать, – скороговоркой прочитал показания механизма командир.

Во взгляде вахтенного помощника явственно нарисовалась зависть.

– Вы, Иван Григорьевич, словно акафист читаете.

Командир ответил скромно, но не без назидательности:

– Помилуйте, Пётр Павлович, и вы так сможете, коль будете практиковаться. Вот смотрите: я наклоняю механизм вот так… одновременно медленно поворачиваю…

– Откуда восемнадцать миль? – поинтересовался Медведев.

– Интенсивность сигнала всего лишь. Ничего лучшего пока не придумали… Сигнальщик!

– Я-а-а!

– Прямо по курсу могут появиться чужие корабли. Глядеть в оба!

– Слуш… ваш… родие!!

– И ещё, Пётр Павлович, через двадцать минут вызовите Степана Леонидовича.

Вахтенный с большим трудом подавил рвущийся с губ вопрос.

Командир достал с полочки механизм связи, нажал нужное место и принялся говорить, не особенно повышая голос (до «Морского дракона» было не более трёх миль):

– Говорит «Херсонес», вызываю вахтенного офицера.

Ответ был получен через минуту; это было совсем неплохо, если учесть, что связью отвечавший пользовался второй раз в жизни.

– На связи первый помощник «Морского дракона» мичман Власьев.

– Прошу вызвать в рубку капитана второго ранга Семакова.

По скорости ответа, исчислявшейся секундами, Руднев понял, что командир «Морского дракона» пребывал в рубке. Вероятно, вахта уже заметила присутствие чужих кораблей по своему указателю. Догадка подтвердилась.

– Обнаружили чужих, Иван Григорьевич?

– Прибор показал, Владимир Николаевич. Но пока вижу лишь дымки.

– Мы тоже заметили. Сейчас я прибавлю ход. Иван Григорьевич, пойдёте мателотом. Через пятнадцать минут играйте боевую тревогу. Конец связи.

Командир «Херсонеса» бросил косой взгляд на дверь рубки. На палубе красовался наследник престола и усиленно изображал из себя деталь стоячего такелажа. Руднев заговорил полностью официально:

– Ваше императорское высочество, вам надлежит в каюту проследовать.

В глазах царственного пассажира показался блеск орудийного залпа. Голос был соответствующим:

– Господин капитан-лейтенант, уж не хотите ли вы меня трусом в глазах команды выставить?

Руднев подумал, что боестолкновение, несмотря на все страхи Семакова, маловероятно, и потому не стал прекословить. Но, разумеется, брейд-вымпел, указывающий на присутствие на борту особы, принадлежащей к царствующему дому, заполоскался на фале.

– Нельзя ли мне этим механизмом переговорить с командиром «Морского дракона»? – также официально осведомился цесаревич.

Получив согласие, он взял связное устройство и удалился на ют. Отсутствовал он минут пять, после чего с благодарностью вернул серебряную пластину командиру «Херсонеса».

«Морской дракон» и без включения всех резервов обогнал товарища и пошёл перед ним на расстоянии семи кабельтовых, сбросив ход.

Кроев не знал слова «телепатия». Чего уж там: даже господам офицерам оно было неведомо. Но, по всей видимости, боцман владел этим дивным искусством, ибо повернулся к унтеру Зябкову, сделал ему некий знак, и тот негромко скомандовал. В результате трюмные похватали броневые заслонки и приготовились их устанавливать. Отдыхавшие матросы, попав под действие таинственных флюидов, бегом помчались занимать места по боевому расписанию. Когда последовала команда «Боевая тревога!», корабль изготовился к битве менее чем за минуту. Окна рубки оделись бронёй, комендоры застыли у гранатомётов, а в лотках уже лежали гранаты.

Мичман Лазарев пришёл в превосходное состояние духа от такой обученности. Он даже похвалил нижние чины:

– Хорошо сработали, братцы!

– Ра… атс… ваш… родь!!!

Молчание в рубке «Морского дракона» продержалось не более пяти минут.

– Владимир Николаевич, а ведь заметили они нас, клянусь.

– Не заметить трудно. Тут другое…

Всем офицерам стало ясно, что именно представляет собой «другое». Все четыре парохода, из них не менее двух винтовых, взяли курс напересечку. Семаков улыбнулся оскалом, который был прекрасно понят командой.

– Сигнальщик! Поднять сигнал: «Ваш курс ведёт к опасности».

Матрос Мягонький повиновался. Но никаких изменений в поведении чужаков не последовало. А через четыре минуты тот же зоркоглазый сигнальщик возопил:

– Аглицкие флаги! На трёх! А четвёртый, что дальше всех к норду – француз трёхцветный!

– Владимир Николаевич, возможно, они хотят рассмотреть нас поближе… – В голосе первого помощника слышались неуверенные интонации.

Ответ был сух, как полуденный воздух в пустыне:

– Господин мичман, напоминаю вам, что Российская империя находится в состоянии войны с Британией. Сейчас у нас всего лишь перемирие. Мало того, британцев предупредили, что попытку сблизиться на дистанцию менее трёх навигационных миль мы встречаем артиллерийской пальбой. – Командир «Морского дракона» бросил взгляд на притихших офицеров и продолжил уже более мягко: – Будь мы одни, ушли бы без труда, тем только и оставалось бы, что кильватерный след целовать. Но за нами «Херсонес», а на нём его императорское высочество. Николай Михайлович, ставлю боевую задачу: отпугнуть. Пяти гранат для того, что на норд-весте ближе всех, хватит. Но корабль пострадать не должен.

Начарт хотел спросить, уверен ли командир, что умения комендора Максимушкина хватит, но задавил это желание. Вместо этого он вспомнил лекции Семакова и принялся командовать:

– Носовой, товсь! Палить по команде. Гранаты класть перед форштевнем ближайшего к нам. Но не более пяти штук и не ближе, чем десять сажен!

Тем временем первый помощник изучал идущих навстречу в подзорную трубу. Результат наблюдения был изложен нарочито занудным тоном – мичман всеми силами старался не показать волнения.

– Ближе всех «Валчур», шестипушечный, восьмидюймовые орудия. До остальных далеко, названий не различить.

– Пора, Николай Михайлович.

– Слушаюсь. Носовой, пять гранат положить перед носом англичанина. Пали!!!