Алексей Переяславцев - Длинные руки нейтралитета [litres]

Ради правды подчеркнём: не все представители дипкорпуса испытывали беспокойство. Например, послы Швейцарии, Лихтенштейна, Люксембурга, Баварии и Вюртемберга не очень-то взволновались. Флотам этих держав ничто не угрожало.

Пожалуй, Пруссия тоже имела основания не впадать в панику. Короля и его дипломатов волновало скорее отсутствие флота, чем перспектива его потерять. Не последнюю роль сыграл пусть и хромой, но всё же нейтралитет Прусского королевства в этой войне.

Куда менее комфортно чувствовал себя представитель Франца-Иосифа I. Правда, Австрия в этой войну не вела боевых действий против России, но назвать её позицию нейтральной значило бы погрешить против истины.

Откровенно тревожные мысли ходили в головах посланников Британской, Французской и Османской империй. Радужные реляции о победах при Альме и Инкермане подёрнулись серым пеплом.

Не последнюю роль сыграл дипломатический промах Форин офиса. Посол Британии в Пруссии воспользовался случаем и предъявил ноту протеста цесаревичу как наиболее высокопоставленному представителю Российской империи. В ноте содержался реприманд, исполненный сдержанного гнева, по случаю неспровоцированного нападения на английский отряд кораблей.

Ответ наследника российского престола был ледяным по форме и ничуть не более тёплым по содержанию.

– Разумеется, ваша нота будет незамедлительно предоставлена вниманию императора российского. Однако нападение было произведено британцами, отнюдь не русскими. Напоминаю: в соглашении по перемирию, подписанному английской стороной, содержался пункт, согласно которому корабли флота её величества не должны приближаться к российским ближе чем на три навигационных мили, в противном случае им будет дан вооружённый отпор. Королевский флот пренебрёг этим пунктом. Далее, ввиду приближения вашей группы был поднят флажный сигнал «Ваш курс ведёт к опасности». Никакой реакции не последовало. Моё присутствие на борту «Херсонеса» было обозначено брейд-вымпелом. Это обстоятельство также было оставлено без внимания. И наконец, имея полное право по факту нападения утопить корабли государства, с каковым, напоминаю, Российская империя находится в состоянии войны, наша артиллерия всего лишь дала предупреждение. Мы не хотели и не хотим продолжения этой войны. Как раз по этой причине я здесь нахожусь. Но уж поверьте: если бы у нас было намерение напасть, то ни один из кораблей в этой группе не дошёл бы до порта.

Посол Владычицы морей в Пруссии не был моряком. Зато он очень хорошо умел играть в карты. В ситуации, когда у противника на руках четыре туза и четыре короля, а у вас семёрки и восьмёрки, продолжение игры выглядит столь же бессмысленным, сколь и неприятным.

Никто из участников этого конгресса, который вскоре поименуют Берлинским, не знал, насколько сильный толчок получила история. Разумеется, никто и представления не имел, что она вообще могла сдвинуться с намеченного пути. Мы с вами, читатели, это, понятно, знаем, но ни за что не расскажем никому из тех, кто был там, в Берлине.

В станице Мечётинской произошло событие, или даже СОБЫТИЕ. По масштабам оно было бы впору и уездному городу.

В дом весьма уважаемого старого казака Андропа Неболтая пришло с почтальоном громадное письмо, точнее, это был громадный конверт. Разумеется, служивому поднесли рюмочку.

Вскрыл конверт с помощью старого турецкого кинжала лично хозяин дома. В нём были, как и ожидалось, БУМАГИ.

Сбежалось всё население дома, в первую голову внуки от среднего сына, но от них не отстали и сноха Глафира, и жена Андропа Анфиса. Сам же средний сын Трифон чуть поотстал, будучи занят работой в сарае, но опоздание не помешало ему занять почётное место у отца. С небольшим отставанием заявилась семья старшего сына: сам Андрей Андропович, его Дарья и сыновья с дочкой.

– Батюшки! – не сдержавшись, ахнула младшая сноха, разглядевши отдельный лист с картиной. – Да то ж Тихон! – Истинный крест, он самый!

– А рядом, надо быть, жёнка его да дети…

– Знать, карандашиком рисовано, и работа тонкая.

– А вот от него письмо, мыслю.

– А ну цыть мне тут! – рявкнул хозяин дома командирским голосом. – Иван! Глаза у тебя молодые, зачитай-ка письмо вслух. А то мне очки искать долго. – Андроп Анисимович отклонился от истины: не отсутствие очков мешало ему, а недостаточная грамотность, не позволявшая читать быстро.

Старший внук исполнился важности. Правда, по уровню образованности он не сравнялся с высокоучёным дядюшкой, но отстал совсем немного; обычно мальчишку хвалили в примерно таких выражениях: «Ну, считаешь ты хорошо, почти как дядя Тихон». Малец поправил чуб, который упорно не дорастал до надлежащей длины, прокашлялся и начал:

– «Здравствуйте, мои дорогие родители, отец и матушка! Пишу я вам из далёких краёв, куда закинула меня судьбина на учёбу и на житьё с моей разлюбезнейшей Марьюшкой…»

– Эка он о своей-то выражается кудряво, – поджала губы заранее критично настроенная к невестке Анфиса.

– Тихо, мать! Дай Ваньке сказать.

– «…И спешу радостию поделиться: родила она во благополучии близнят, казачонка и девку, кои здоровеньки растут трудами Маши…»

– Ай да сношенька! Сразу двумя внуками озаботилась.

– Что здоровеньки, это на картине видно, эвон какие улыбчатые, – осмелилась вставить слово Дарья.

– Читай дальше, Ваня. – На этот раз в голосе Андропа Анисимовича слышалось скорее любопытство, чем суровость.

– Кхм. «Правда, болели они чуток, и я тоже кашлял, но Маша нас всех на поправку вывела совсем скоро, трёх дней на это хватило. Назвали мальца Михайлой, а дочку Натой, Натальей то есть. Крестить же деток негде, ибо церкви тут не имеется, однако желаю в Севастополь с ними приехать и окрестить как должно в Михайловской церкви у благочинного Александра, того самого, что Машу крестил…»

– Непорядок это, что Божию церковь не поставили, – осуждающе отметил Андрей Неболтай. – Что там дальше?

– Андрюха, кто тебя учил поперёд старшего лезть? – сверкнул глазами отец. – Ванятка, читай.

– Кхем… «А потом с Божьей помощью и к вам наведаемся, но только если студенческого отпуска хватит…»

– А отпуск велик ли? – не выдержал сам Андроп Анисимович.

– Тут не написано, деда… «Сама же супружница моя ездила на поклон к наставнице, каковой встречи очень опасалась, ибо сия наставница своей суровостью всегда славилась среди учениц…»

– Так что ж, выходит, у неё одни девки в учёбе? – вслух удивилась Анфиса.

– Да чтоб тебя! Ваня, ты не ленись.

– «…Однако ж госпожа Моана обошлась с Машей ласково, хвалила премного за труды ея в Севастопольском госпитале, а особенно за излечение адмирала Нахимова, и посулила скорое повышение в чине с магистра медицины до доктора медицины же. И совсем недавно, тому четырёх седмиц не минуло, пришла бумага, каковая моей женушки чин докторский высокий подписями и печатями утверждает. С того самого момента разрешено ей пользовать болящих самостоятельно, а не под приглядом старших…»