Джесс Буллингтон - Печальная история братьев Гроссбарт [litres]

Манфрид нахмурился:

– Знаешь, поскольку мы еще королями не заделались, меня смущает это твое «нас, нас, нас».

– Они мне не позволили с ним увидеться! Я думал, что натянутые отношения этой Гоморры с Матерью Церковью поможет обустроить мой скорейший отъезд, но увы, вновь они близки, как братья! Я собирался провести здесь лишь одну ночь, прежде чем отправиться в дорогу длиной в недели и вновь просить аудиенции в Авиньоне, когда враг у ворот, когда древний Змий-Искуситель задумал для нас второе грехопадение! – Мартин окончательно утратил внятность, но потом немного успокоился и разразился разбухшим от вина ручьем слов. – Я не покидал города с тех пор, как расстался с вами, Гроссбарты, месяцы миновали, но я покорно сносил заточение и пытки, точно последний катар, обреченный на лишенья и смерть! Так они поступили с последними альбигойцами, не дали им скорой смерти! Они вызвали инквизитора, чтобы он увез меня в Святую Палату, я своими ушами это слышал! Вовремя спасся – по Его милости! По Его воле вновь обретаюсь среди вас, хоть враги и гнались за мной! По Его воле!

– О чем он? – спросил у брата Гегель.

– Конкретно сейчас наше доброе имя новым дерьмом обмазывает, – сказал Манфрид и поднялся на ноги. – Да какого черта ты это делаешь?!

– Но разве вы сами не демоноборцы? Есть ли на земле враг, достойнее самого Князя Тьмы, древнего Супостата? Само собой, я вывел на поле гордое имя Гроссбартов! Хоть ныне вы и скромны видом, мне ведомо ваше истинное величие, и было бы глупо не призвать вас себе в союзники, ибо вы стоите где-то посередине между мирянами и духовенством! Даже святой Рокаталадец и святой Рох умаляются пред вашей святостью! Мне были сны, Гроссбарты, и в этих виденьях Он повелел мне делать то, что должно! Я думал, что должно уведомить Его так называемое Святейшество о наших испытаниях и свершениях, но там меня ждала бы лишь погибель! Не просто изгнание, но заточение по его приказу, по его приказу должен был инквизитор сорвать признание с губ моих, будто я – Иуда нераскаявшийся!

– Все у тебя уже перепуталось, пьяница! – покачал головой Манфрид, оставив попытки расшифровать несвязные речи священника.

– Нет, погоди, продолжай, – возразил Гегель. – Что бы он там ни говорил, мне это нравится. Ты же сам талдычишь, как развратились и прогнили все попы да аббаты и прочие, вот тебе и доказательство!

– Доказательств было довольно, еще когда его можно было понять, – бросил Манфрид и добавил тише: – Видел, как он смотрел на нее.

– Как он смотрел на кого ? – вдруг включился в разговор капитан Барусс.

– Есть у меня слабости! – возопил Мартин, который не мог вынести унижения, когда о нем говорили в его же присутствии, слишком долго ему это приходилось терпеть в заточении. – Но все испытания я выдержал, все до единого! О, Элиза, бедная, бедная Элиза, я пытался, изо всех сил пытался, но я был слаб! Но ни единой женщины я не коснулся с греховным побуждением с того самого дня, как облачился в сутану! Однако в эти забытые времена это уже не важно, ибо все, что должно было истечь, истекло, остались до Последнего Суда лишь дважды проклятые, дважды падшие! Но все равно противлюсь я искушению, ныне, и присно, и во веки веков!

Он залпом допил и со стоном повалился лицом на стол.

– Вот дерьмо, – подытожил Родриго после короткого молчания.

– И даже хуже, – протянул Манфрид.

– А что он сказал-то? – спросил Гегель.

– Ты сам все слышал, – буркнул Манфрид, наливая себе еще вина.

– Ну да, но что это значит? – не сдавался Гегель.

– Значит, что мы уже не просто укрываем вас двоих, – вздохнул Родриго. – Неприятности будут куда больше, если мы его не выдадим.

– Кому? – спросил Гегель.

– Церкви, стражникам дожа, кому угодно. Его разыскивают, как и вас двоих.

– А за что нас разыскивают? – заинтересовался Манфрид, который вдруг заподозрил, что араб, похоже, не соврал.

– За убийство, поджог и некоторые иные злодеяния – менее пристойные. Не думайте, что мы вас просили оставаться в усадьбе, чтобы подольше не расставаться.

Родриго все время поглядывал на Барусса, ища поддержки, но капитан с отсутствующим видом уставился в стену.

– То-то я удивился, – заметил Гегель, принимая у брата бутылку. – Только не думай, если бы мы хотели еще чего купить или покутить, упорхнули бы, как гуси по зиме, а вернулись, когда и если бы захотели. Но что в итоге мы ведь не выдадим его этим еретикам.

– На всякий случай уточню: под «еретиками» ты имел в виду святых отцов Церкви? – медленно проговорил Родриго.

– Ага, тех, что думают, будто носить шелка да драгоценности – форма служения. Сам знаешь, ну, еретиков, – ответил Гегель.

– Нас всех сожгли бы, если бы о ваших воззрениях узнали, – прошипел Родриго.

– За языком следи, парень, – рыгнул Манфрид. – Этот священник – лучший, какого мы видели за всю жизнь, и, пока он сам того не докажет, всякий, кто его обвинит в ереси, служит Нечистому.

– Нам конец! – заорал Родриго, вскочил и сшиб ноги Гегеля со стола, так что вино полилось на спящего Мартина. – Вас им не выдавать было трудно, но вместе с ним – просто невозможно! Они уже готовят штурм, а если не штурм, то осаду! Вызвали инквизитора, а мы укрываем его подозреваемого! Конец нам и вечное проклятье!

– Сядь, – устало приказал Барусс. – Вопить, как этот упившийся церковник, толку мало. Если хочешь перерезать швартовы и лечь на собственный курс, я тебя не держу.

Родриго дрожал. Он не сел, но и не ушел, и не перебивал капитана.

– Гроссбарты за него поручились, нам этого довольно, – продолжил Барусс. – К тому же Церкви не стоит бояться. Истинные венецианцы никогда перед Папой трястись не будут. Попы нам грозили отлучением, еще когда мы с твоим отцом торговали с сарацинами много лет назад. Ни его это не пугало, ни меня.

– Но вас не поймали на горячем, – сдался Родриго.

– А кто сказал, что теперь поймали? – веско спросил Барусс. – Пусть подозревают что хотят, но на нас ничего не повесят, пока не убедятся наверняка. А они не убедятся, пока не выломают ворота. Уже поздно, так что явятся по нашу душу не раньше завтрашнего утра.

– Именно! – Родриго снова била дрожь. – Мы не можем с ними всеми драться, а корабль еще не готов!

– Отцу твоему следовало назвать тебя Томмазо [30] Томмазо (Tommaso) – итальянская форма библейского имени Фома. Барусс имеет в виду предание об апостоле Фоме Неверующем, который якобы усомнился в чуде воскресения и говорил: «Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю» (Ин. 20:25). ! – взревел Барусс и вскочил. Теперь он трясся даже сильнее, чем Родриго. – Ты что, уже не веришь своему капитану? Сомневаешься во мне? Думаешь, я так к креслу прирос, что позволю каким-то солдатам или прелатам мне глотку перерезать? Думаешь, я сдам своих верных людей, а не буду за них драться?