Ирина Котова - Королевская кровь. Книга 8 [СИ]

- Слуги болтают? - кисло осведомился Люк.

- Легенды уже рассказывают, - буркнул Жак. - Внутри замка-то болтать не запретишь. Все считают, что супруга застукала вас с любовницей и устроила скандал. И то, что вы эту… женщину не удалили сразу же, чести вам не делает, ваша светлость.

- Да нельзя, - тоскливо сказал Люк, и Леймин понимающе кивнул, - в любой больнице сразу же заинтересуются, откуда пострадавшая с такими повреждениями, доложат в полицию. Нужно избежать даже малой вероятности скандала. Это уже не говоря о том, что Софи могут искать, что бы убрать и присвоить «Поло». И … случившееся - моя вина, Леймин. Я обещал ей защиту. Так что как выздоровеет - переправим в подготовленный дом. А пока придется лечить ее здесь.

- Что-то вы… не учли, милорд, - старый безопасник явно хотел употребить более крепкое выражение.

Люк невесело хмыкнул.

- И не говорите, Жак.

Леймин ушел, а Люк еще некоторое время курил, размышляя и периодически морщась. Подошел к окну - закрыть его, вдохнул зябкую морось, брошенную в лицо порывом ветра, и внутри, в сердце, неприятно резануло. Тянуще, тоскливо.

И здесь беда. Кембритч действительно привязался к старому змею, несмотря на его деспотичность и бессовестные вмешательства в его жизнь. Люка наполняли восторгом его уроки, и, уж если на то пошло, Луциуса он уважал как неизмеримо более сильного и хитрого соперника. И учителя.

Люк налил себе коньяка, вернулся к окну и отсалютовал воющему ветру.

- За тебя, мой король, - сказал он и выпил залпом. И налил еще.

Двумя этажами выше ждала его (или не ждала, что вернее) Марина, и его светлость опрокинул второй бокал и направился к выходу. Потому что если бы он остался еще немного, это уже сильно смахивало бы на трусость.

Часы показывали семь вечера, когда он вошел в свои покои. Пахло свечным воском и едой, но накрытый стол стоял нетронутым, сверкая хрусталем и драгоценной посудой, а посреди него раздражающе возвышался покрытый розочками и вензелями торт. В комнатах царила мертвая тишина.

Люк, чувствуя неприятный холодок тревоги, распахнул дверь в спальню. Там было темно, и косой прямоугольник света упал на кровать. Расстеленную. И его светлость подошел ближе, опустился рядом в кресло, достал из кармана сигарету и принялся крутить ее в пальцах.

Марина спала - бледная, прижавшая кулаки к шее, с припухшими веками и красными пятнами на щеках. Не притворялась, не пыталась так его наказать. И даже во сне не разгладилась горькая складка у ее губ. Сейчас, без щитов своей привычной язвительности и гнева, она выглядела очень уязвимой. Он привык воспринимать ее как равную и постоянно забывал, что она на двенадцать лет младше.

Подумать только, беременна. Ему странно и немного не по себе от мысли, что будет ребенок, но пусть, пусть, что угодно, лишь бы привязать Марину к себе покрепче.

Люк потряс головой, пытаясь избавиться от мерзкого чувства собственной ничтожности, нечаянно сломал сигарету, раздраженно стряхнул с себя табачную крошку. На самом деле Марина была права - и в своем гневе, и в том, что не допускала его к себе.

- Я такой идиот, детка, - пробормотал он покаянно. Вздохнул и встал. Сцена должна была быть доиграна до конца.

Следующие полчаса в гостиной его светлости творилось странное. Люк посидел за столом - сначала на одном стуле, потом на другом, положил себе на тарелки еды, поел с обоих блюд. Выпил вина из двух бокалов, с трудом уже доедал второй кусок торта. И, промокнув губы салфеткой, пошел в ванную.

Там, слава богам, уже было одно влажное полотенце, так что лицедействовать ему не пришлось. Просто разделся, принял душ и вытерся вторым. Уже нагишом вернулся в гостиную, взял со стола острый ножик для резки фруктов и, вернувшись в спальню, надрезал себе руку чуть выше локтя и аккуратно потер ею о простынь у бедер Марины. Заклеил ранку пластырем, вымыл нож и вернул его на место. Выключил свет и лег рядом, прижался.

Рано для сна - но когда ещё она позволит прикоснуться к себе? Если бы не его глупость… этот день мог бы быть совсем другим. Счастливым, несмотря ни на что. И сейчас Марина бы кричала под ним и поднимала на него огромные, потемневшие от удовольствия глаза, и шептала бы всякие язвительные нежности в своем духе, и они вместе смеялись бы - и она полностью, вся была бы его.

«И сейчас моя», - думал он упрямо.

Боги, да ни одна из женщин, кроме этой, ничего в нем не задевала. Поцелуи, секс, касания ничего не значили. Он бы забыл об этом поцелуе сразу, как он закончился.

«А если бы ты застал ее с кем-то? С блакорийцем?»

Уничтожил бы.

Люк усмехнулся даже с некоторой гордостью. Вот и она… чуть не убила.

Он прижимался крепче, мягко обнимал ее за талию, касался бедер, и ягодиц, и теплой груди - Марина была в сорочке, и хотелось содрать ее так, что в глазах полыхало, и он вздыхал тяжело ей в затылок.

Нужно было не поддаваться эмоциям, когда она там, у двери, оттолкнула его, а сжать и поцеловать, и отнести на кровать, и не отпускать, пока она не забыла бы все обиды и все слова свои. Но нет…

Ты же всегда был умнее, Люк.

Нельзя было уходить. Нельзя было оставлять ее одну. И не уйти было нельзя.

Как же она пахнет… Мариной…теплом, сладостью и горечью… так пахло на острове Иппоталии. Его любовью.

Вот она, такая, какая есть, его женщина, страстная, едкая, очень искренняя и в любви и в ненависти, способная причинить боль - и не нужно ему другой. Да и не может быть другой. Как же хочется… вот так… поднять сорочку, прижаться еще сильнее … боги…

Последнее он почти простонал. Замер, останавливая руку чуть ниже татуировки со своим именем. И закрыл глаза.

Марина все так же спала. Совсем вымоталась.

Через минуту в гостиной покоев его светлости снова зажегся свет. Счастливый новобрачный открыл окно, потек белесым туманом и вырвался в ледяную морось - полетать, устать, отвлечься.

Вернулся он часа через четыре еще более мрачный, чем улетал. Открыл бар и с похвальным упорством начал уничтожать щедрые запасы алкоголя. И снова думать.

Она любит лошадей… он подарит ей целую конюшню. И собак. Захочет работать… построит для нее больницу. Купит десяток лучших машин. Завалит драгоценностями. Если понадобится, будет давить на жалость. Не даст больше повода в себе усомниться.

Потому что именно сейчас, когда уже все случилось, понял, что страшно боится ее потерять.

Она любит его, любит. И простит.

Люк напился до невменяемого состояния и, забравшись в постель, коснулся затылка Марины губами, и почти мгновенно уснул.

Если бы кто-то издалека посмотрел на Туру этой ночью и если бы этот кто-то умел видеть плотность стабилизирующих ее стихий, то он узрел бы, как все тоньше и бледнее становится сияющая защитная сфера вокруг планеты. И как россыпями появляются сначала в горных районах, а потом все ближе к равнинам черные точки-провалы в другой мир.