А Говард - Корона Подземья

– Мы с мамой вчера поссорились, – говорю я. – Я… я толкнула ее, и она упала на зеркало. Вот почему оно ударилось о шкаф. Потом я заперлась в комнате. А мама сказала тебе, что я нездорова, чтобы ты меня не наказал. И мне правда очень стыдно.

Папины щеки делаются темно-розовыми.

– Ты толкнула мать?

Его глаза наполняются разочарованием и тревогой, и моя уверенность уменьшается до размеров муравья.

– Что у тебя за вспышки ярости?

– Вспышки? Это была первая.

– Неправда. Я слышал, как ты кричала на маму в больнице. Вы снова поругались из-за Джеба? Ты что, вчера тайком выбралась, чтобы повидаться с ним? Поэтому ты заснула обутая?

Папино лицо уже не розовое, а почти фиолетовое.

Я встаю.

– Нет! Джеб тут вообще ни при чем.

Нельзя, чтобы папа опять усомнился в Джебе, особенно теперь, когда они наконец помирились.

– После ссоры с мамой я приняла успокоительное. Наверное, оно подействовало, прежде чем я успела раздеться.

Стопроцентная ложь.

Папа смотрит на меня недоверчиво, и я добавляю:

– Я очень сожалею, что мы поссорились. И что мама чуть не поранилась.

И что я теперь защищаю ее, тогда как именно она должна перед нами оправдываться.

Папа барабанит пальцами по чехлу, бессознательно попадая в такт своему нервно подергивающемуся веку.

– А из-за чего вы поссорились? Это, наверное, было что-то серьезное, если ты толкнула мать.

– Ну, я не то чтобы толкнула ее…

Хотела бы я сказать больше, но в голову ничего не приходит.

Папу вдруг как будто осеняет.

– Подожди. Это из-за той машины?

– Что?

– Из-за «Мерседеса», который стоял перед домом, когда я вернулся.

– Э…

Я не знаю, что сказать. Мама, очевидно, что-то придумала, и нужно придерживаться той же версии.

– Твоя мама сказала, что ты отказалась дать ей ключи, когда она их попросила.

Я мельком смотрю в угол за дверью, где вчера остались лежать кучкой вещи Морфея: жилет, футболка и шляпа. Они исчезли, ключи тоже, а мама преподнесла мне алиби на блюдечке.

– Она сказала, что пыталась забрать у меня ключи, а я не позволила? – осторожно спрашиваю я.

Папин взгляд становится жестче.

– Нет.

– Я их просто выронила, а она потеряла равновесие.

– Ты хочешь сказать, что мама именно так и упала на зеркало?

Я киваю, презирая себя за это.

Стиснув зубы, папа смотрит на меня.

– Слушай, я согласен с мамой. Очень великодушно со стороны вашего новенького предложить тебе свою машину, пока не починят «Гоблина», но водить ее ты не можешь. Если на ней окажется хотя бы царапина, он может передумать и потребовать столько денег, сколько стоит твоя учеба в колледже.

– Да, – шепотом отвечаю я, радуясь, что не придется объясняться из-за машины.

Но это – единственное облегчение, потому что папа смотрит на меня как на бомбу, которую нужно обезвредить.

– Папа, я поняла.

– Сомневаюсь, – отвечает он, качая головой. – Кажется, ты думаешь, что мама чересчур разнервничалась из-за какой-то машины.

– И из-за всего остального, – бормочу я.

– Ну, на сей раз у нее есть повод. Когда мы только начали встречаться, я попал в аварию. – Папа смотрит на свои ноги, обтянутые шерстяными носками. – У меня была спортивная машина… не такая крутая, как эта, но тоже ничего. Я слишком быстро вошел в поворот и врезался в дерево. Машина разбилась, а я несколько месяцев лежал в коме.

Мне становится трудно дышать. Я не рискую сделать слишком глубокий вздох и упустить хоть слово. Это нечто священное – часть истории, которую родители утаили.

– Ты всегда просила, чтобы я рассказал что-нибудь о своих родителях, – продолжает папа.

Внезапная смена темы пугает меня.

– Папа, я понимаю, почему ты не хочешь.

– Это из-за той аварии, Элли.

Я тупо смотрю на него, пытаясь соединить все точки.

– Они были с тобой в машине?

Он никогда не рассказывал, как умерли бабушка и дедушка…

Кофр шуршит, когда папа усаживается, скрестив лодыжки.

– Нет. Из-за той аварии… я не помню их. Если бы не твоя мама, я бы вообще ничего не знал о своем детстве. Она собрала фотоальбом, чтобы я знал, как выглядели мои родители, потому что они умерли до того, как мы познакомились. Я не помнил, что у меня нет братьев, сестер и других близких родственников. Не помнил даже, как мы с твоей мамой впервые встретились. Вот как серьезно я пострадал. Моя жизнь до аварии, до встречи с Элисон… она просто исчезла. Как будто этих лет не было.

Я чувствую болезненный укол, словно в мое сердце изнутри вонзается шип.

– Прости, папа.

Любые слова прозвучат мелко. Воспоминания драгоценны. Бесценны. Мне всегда было грустно сознавать, что Джеб забыл всё случившееся в Стране Чудес. Но папина история… она намного хуже.

– Ты никогда не говорил.

– У тебя и без того было тяжелое детство, и я не хотел дополнительно его обременять. Ты нуждалась по крайней мере в одном родителе с приблизительно нормальным прошлым. Согласна?

Я жму плечами, хотя и не знаю, согласна ли. Возможно, мы могли бы помочь друг другу, если бы оба были честны с самого начала.

– Ну, теперь понимаешь? – спрашивает папа. – Понимаешь, почему она не хотела, чтобы ты садилась за руль? Когда в твоем распоряжении неограниченная сила, слишком легко забыть, что ты уязвима. Легко принять опрометчивое решение, которое изменит всё твое будущее.

Его слова бьют в точку. Как будто это недостающие фрагменты моих собственных мыслей и страхов.

– Я настаиваю, чтобы ты помирилась с мамой, прежде чем пойти в школу, – решительно говорит папа. – И впредь постарайся с ней ладить. Она так старается ради тебя…

У папы вздрагивает челюсть.

– Я хочу гордиться тобой, Алисса.

Он не называл меня полным именем с тех пор, как в девятом класс я пришла домой с тройкой по геометрии. Это хуже, чем если бы папа кричал и ругался.

– Ладно, – буркаю я.

– Собирайся в школу, – говорит он, встает и бросает на кровать ключи. – Можешь взять мою машину. Я попрошу кого-нибудь подвезти меня в шиномонтаж. Они должны закончить с «Гоблином» сегодня. Кстати, вчера я поставил «Мерседес» в гараж, чтобы с ним ничего не случилось. Позови своего приятеля после уроков, чтобы он его забрал. Ладно?

– Ладно, – отвечаю я, хотя понятия не имею, как это сделать.

Папа, видимо, собирается уйти. Но вместо этого останавливается и берет с кровати мой чехол.

– Там то, что я думаю?

Поначалу я не понимаю, что он имеет в виду. Я, кажется, и сама нетвердо помню, что внутри. Потом я киваю.

Он открывает молнию и вытаскивает маску и краешек платья.

– Значит, ты серьезно намерена пойти сегодня на бал?

Папа подозрительно близок к радости. С тех пор как я перешла в старшую школу, он каждый год уговаривал меня сходить на бал. Когда папа узнал, что я дала Джебу согласие, они с мамой тут же записались дежурными, но, очевидно, он не верил, что я доведу дело до конца.