А Говард - Новая Королева

– Что ты сделал с брандашмыгом? – спрашиваю я.

– Усыпил, чтобы доставить к тебе в замок. Когда он проснется, то будет злиться, поэтому нужно поместить его в надежное место. Он поправится.

– Поправится? Как? У брандашмыга непробиваемая шкура, а не язык.

– Ты права. Но языки отрастают заново, если отрубить их стрижающим мечом. Они сами восстанавливаются. А отсеченный язык… – Морфей смотрит на кровавый обрубок, который добрался до моей туфли, – становится продолжением его души.

Слюнявый, скользкий обрубок касается моего большого пальца и причмокивает, словно пытается присосаться. Шепот, который он издает, делается громче, но разобрать его по-прежнему невозможно. Я вздрагиваю и собираюсь откинуть язык подальше.

– Нет, – говорит Морфей. – Подними его.

Я снова передергиваюсь.

– С каких пор ты сделалась брезглива, о прекрасная убийца насекомых, цветов и обитателей Гдетотам? – насмешливо спрашивает Морфей.

– С тех пор как увидела, какой вред способны причинить эти языки. Когда они утащили тебя, и я думала, что ты погиб.

Ужасно было наблюдать, как Морфея глотали живьем; при этом воспоминании я ощущаю жжение в груди.

Морфей ласково улыбается. Он явно рад тому, что я до сих пор под впечатлением подвига, который он совершил год назад.

– Ты хочешь, чтобы я верил в тебя. Тогда окажи мне аналогичную любезность. Язык содержит самую существенную часть брандашмыга. Каждое из этих созданий имеет нечто присущее ему одному. То, что способно его укротить. Они с этим рождаются. Сними перчатки и возьми язык в руку – плоть к плоти. Пусть он поделится мудростью. Ты услышишь слово, которое усмирит брандашмыга – на его собственном языке. Это – слово Мертвой речи, но, поскольку ты сохранила зверю жизнь, оно не заставит тебя подчиняться воле брандашмыга. Напротив, оно привяжет зверя к тебе.

Сжав губы, я делаю, как он велел. Когда я голой рукой касаюсь скользкого, теплого языка, шепот проникает в меня и на мгновение озаряет мою кожу изнутри, а затем затихает. Язык вянет, делается черным, засохшим, и я его отбрасываю.

Внутри меня звучит слово… на языке, которого я никогда не слышала. Но я в точности знаю, как оно произносится.

Я хочу выговорить его, но Морфей касается пальцем моих губ.

– Никому не говори. Ты можешь передать это слово только другой Червонной Королеве, если однажды она тебе наследует. Даже твой король не должен его знать.

Он приседает, чтобы подобрать мои перчатки. Я хочу набраться смелости и спросить, будет ли он этим королем. Дождется ли он меня. Но я не вправе требовать от Морфея такой жертвы, поэтому я прикусываю губу и молчу.

– Нам пора, – говорит он. – Мы оставим брандашмыга в Червонном замке. Ты должна всё там уладить, прежде чем провести ночь в моем доме. Начиная с завтрашнего дня, когда ты придешь сюда во сне, я буду учить тебя дрессировать этого детеныша, чтобы он повиновался тайному слову. Когда он вырастет, то будет откликаться на твой зов.

Морфей заворачивает брандашмыга в синюю магическую сеть, спускает его с гриба и волочит за собой к экипажу.

– И еще одно, Алисса, – произносит он через плечо. – Я привел тебя в эти места, потому что Джебедия о них не знает. Они принадлежат только мне и тебе. Это часть нашей истории, часть того, как мы познакомились. И они будут ждать, когда ты вернешься, чтобы жить здесь, в Стране Чудес. Когда. Я ловлю тебя на слове. Будь тем единственным существом, которое меня не подведет. Это всё, о чем я прошу. Пока что.

Воспоминания действуют, как магия. В королевской спальне нет часов. И неважно, потому что в Стране Чудес время не имеет никакой силы. Но кажется, что ребенок родился уже давным-давно.

Когда я услышала его мелодичный крик и взяла на руки крохотное теплое тельце, вся боль, все страхи, вся грусть, с которыми я боролась, ушли. И Морфей, не тратя времени, выгнал наших услужливых, но шумных подданных в коридор, чтобы мы могли побыть втроем. Больше никого.

Подержав ребенка, я показала моему королю, как закутать его в одеяльце и взять на руки. Поначалу Морфей сидел прямо и неподвижно, как палка, словно боялся, что малыш разобьется. Было одновременно приятно и грустно видеть, как существо столь сильное и уверенное становится беспомощным в присутствии извивающегося свертка рук, ног и крыльев. Но несколько мягких указаний – и вскоре Морфей уже профессионально нянчил малыша и ворковал над ним. Как только ребенок успокоился у него в руках, он хотел положить принца в колыбельку, но передумал и осторожно опустил его рядом со мной на постель, а сам устроился с другой стороны, чтобы наш сын уютно лежал между нами. Разговаривая с принцем самым нежным голосом, Морфей выпустил из кончиков пальцев синие светящиеся нити и позвал бабочек, сидевших в открытых террариумах. Когда они запорхали вокруг нас, Морфей накинул на них волшебную упряжь, и бабочки стали летать по кругу, как заводной мобиль.

Вид у Морфея сделался сонно-мечтательным. Два лица – отца и сына – были озарены светом волшебной игрушки. Принц наблюдал за бабочками, и его яркие синие глаза искрились, а крошечные крылышки пытались затрепетать под одеяльцем. В один прекрасный день у мальчугана, как у отца, появятся узоры из драгоценных камней вдоль глаз и на щеках. А пока что замысловатое переплетение линий кажется выцветшим и напоминает жилки под кожей. Впрочем, на левом запястье у него яркое родимое пятно – оно движется, хорошо видимое и отчетливое.

– Нет, ты представляешь? – спросил Морфей, взяв крошечную ручонку, пока наш принц пытался, радостно воркуя, дотянуться до бабочки с помощью собственной синей магии. – Мизинчик у него размером с мой ноготь.

Морфей внимательно посмотрел на меня. В его бездонных глазах было столько любви и удивления, что они проникли в глубины моего существа.

– И у него твой нос. Смотри, как он морщится! Он сердится, что я не позволяю ему схватить бабочку. Ты тоже морщишь нос, когда я тебя подначиваю.

Я засмеялась:

– А вот и нет!

Морфей ухмыльнулся:

– Ты с детства это делала. И сейчас делаешь.

Я покрутила носом. Он, как всегда, не ошибся. Я вздохнула, но, как бы мне ни хотелось возмущенно фыркнуть, получилось удовлетворенное мурлыканье.

– Как это возможно? – спросил мой король. – Он такой маленький, но совершенно безупречный.

– Потому что он – часть тебя, – ответила я, не задумываясь.

Морфей удержал мой взгляд.

– И тебя. Ты права. Как он может не быть совершенством?

Я улыбнулась сквозь слезы, в сотый раз пересчитывая пальчики малыша. Меня потрясало то, что на них уже светились синие искорки.

– Я не думала, что у его магии будет цвет, – сказала я вслух. – У моей же нет цвета. А он полукровка, как и я.