Вальтер Моэрс - Румо, или Чудеса в темноте

Румо последовал совету Гринцольда и тут же ударился головой о корку льда.

— Видишь, все просто! Сопротивляйся воде. И не забывай шевелить задними лапами! Видел, как плавают лягушки?

Двигая задними лапами, как лягушка, и одновременно гребя передними, Румо поплыл подо льдом.

— Еще!

Румо задыхался и с трудом сопротивлялся порыву открыть пасть и глотнуть воздуха.

— Еще!

С каждым рывком Румо удалялся от ледоглыбов, а боль в груди становилась невыносимее.

— Еще!

«Больше не могу! — мелькнуло в голове у Румо. — Задыхаюсь!»

— Еще разок!

Румо сделал последний рывок. Перед глазами плясали красные огоньки, голова гудела, как колокол.

— Здесь! — выпалил Гринцольд. — Здесь лед потоньше.

Румо схватил меч и изо всех сил вонзил в лед.

— Сильней!

Румо ударил в другой раз.

— Еще сильней! — велел Гринцольд.

— Давай же! — пискнул Львиный Зев.

Румо наносил удар за ударом. Наконец меч пробил ледяную корку.

Прижавшись губами к отверстию, Румо глубоко вдохнул. В пасть попали мелкие льдинки. Вонзив меч в лед, Румо стал откалывать крупные куски. Наконец ему удалось высунуть голову наружу. Румо стал жадно вдыхать ледяной воздух.

Неподалеку он увидел ледоглыбов, склонившихся надо льдом. Похоже, они не понимали, куда подевалась жертва.

— Румо умеет плавать! — торжествовал Львиный Зев.

Еще через полдня Румо дошел до берега озера. Ледоглыбов он больше не встречал, но ему чудилось, будто те гонятся за ним, желая заморозить с головы до пят. Ледяное озеро казалось живым организмом, существовавшим лишь для того, чтобы убивать всех, кто отважится ступить на его поверхность. Румо ни на минуту не останавливался. Он не сомневался: стоит присесть отдохнуть — он погибнет. Одежда и шерсть покрылись коркой льда, и лишь благодаря своей выносливости Румо не замерз насмерть.

Он бежал и бежал, пока не заметил одного из тех зверьков с крючковатым клювом, неуклюже топавшего по льду.

— Зверек, — сказал Румо.

Еще один. Три, четыре. Вдалеке — много черных точек, должно быть, там их еще больше.

— Где зверь, там суша. Если, конечно, зверь не водоплавающий, — заметил Львиный Зев.

Зверьки стали попадаться все чаще. Они откалывали кусочки льда клювами и грызли. Невдалеке Румо увидел, как ледяная гладь озера переходит в черные скалы, поросшие сизым мхом. Скалы поднимались уступами и исчезали в потемках.

Ступив на твердую землю, Румо облегченно вздохнул. Лишь теперь он был уверен, что ушел от ледоглыбов.

Зачерпнув немного снега, Румо утолил жажду и стал взбираться на скалы.

Через несколько часов стало теплее, да и мелких пушистых зверьков тут водилось больше. Они вылезали из отверстий в скалах, которые от уступа к уступу становились все шире. Наконец дыры стали такими широкими, что Румо мог бы вытянуться в полный рост. Зверьки тут так и кишели, издавая громкий писк.

Румо взглянул вверх. Осталось пройти с полдюжины скалистых уступов. Он решил сделать привал. Румо ужасно устал, надо хоть немного отдохнуть. Усевшись, он прислонился к скале. Пушистые зверьки тут же вскарабкались на Румо. Вскоре они облепили его с головы до лап. Прильнув к вольпертингеру, зверьки замурлыкали. Румо будто укрыли живым одеялом.

— Какие доверчивые создания, — заметил Львиный Зев.

— Не мешало бы прирезать парочку да напиться крови, — пробурчал Гринцольд.

— Я так соскучился по тебе и твоим дельным советам, — отвечал Львиный Зев. — Рад, что ты вернулся, Гринцольд.

Румо почти мгновенно уснул.

Рала не могла понять, лежит она или стоит. Хотела заговорить, но губы не слушались. Хотела открыть глаза, но веки не повиновались.

Рала совсем не боялась. Она была бодра, жива и бесстрашна. Это странно, бояться бы следовало, хоть чуточку. И все же, хотя она ничего не видела, не слышала — даже пошевелиться не получалось, — умиротворение ее все росло. Говорят, сумасшедшие в безвыходном положении часто проявляют удивительное спокойствие.

Тут Рала вспомнила, что она вольпертингер, и принюхалась. Пахло дымом и каким-то металлом, кажется, свинцом. Неужто ее похоронили заживо? Или она умерла? Но ведь она в полном сознании. Хоть бы какой-нибудь сигнал извне: понять, что жива! Ничего. Рала долго лежала так в темноте. Лежала в ожидании.

Вот! Наконец-то! Какой-то скрип! Противный скрежет металла о металл, такой протяжный и мучительный, что шерсть встает дыбом. Рале он показался самой прекрасной музыкой. Кто-то царапал крышку гроба.

Затем раздался голос: какой-то чужой, холодный, мертвый шепот. Казалось, он доносится отовсюду. Временами его перебивали неравномерные механические щелчки, похожие на тиканье неисправных часов.

— Рала? — говорил голос. — Ты [тик] наконец проснулась? Да? Мои [так] приборы [тик] показывают, что ты проснулась. Значит, мы, наконец, можем начать. Ты [так] готова к смерти? Так медленно еще никто [тик] никогда не умирал!

После того как генерал Тиктак и его медные болваны исчезли из Цамонии, по стране поползли легенды, будто они сбежали в преисподнюю. Как и во всякой легенде, тут была доля правды, и, как это часто бывает, правда оказалась удивительней всякого вымысла. Действительно, генерал Тиктак угодил прямиком в преисподнюю, но на этом его история не закончилась — она только началась. Там, внизу, он нашел все, о чем только мечтал: родную стихию и вечную смерть. Он по-настоящему сильно переменился духовно, перерос того генерала Тиктака, каким его знали в наземном мире. Но даже не это главное. Вот что еще произошло с генералом в подземном мире: он нашел любовь.

Бросив армию после поражения у Драконгора, генерал Тиктак бежал без оглядки. Он шел часы, дни, недели напролет, ни разу не остановившись и не оглянувшись.

Лишь через месяц генерал Тиктак впервые остановился и поглядел назад. Все его солдаты, точнее, все, кто уцелел — несколько сот медных болванов, — стояли на почтительном расстоянии. Медные болваны ни на шаг не отставали от своего генерала, ожидая его приказов.

В ту минуту Тиктак понял, что солдаты пойдут за ним куда угодно. Шагни генерал прямиком в плавильную печь, и тогда войско не отстало бы от него. Вот что значит слепо повиноваться! С такой армией он добьется чего угодно.

— Мы ждем приказов, генерал Тиктак! — отчеканили медные болваны, колотя кулаками в доспехи.