Вальтер Моэрс - Румо, или Чудеса в темноте

При посторонних они старательно притворялись господином и слугой, ведь дружба между белянами и гомункулами строго-настрого запрещалась и стоила бы Рибезелю головы.

Оставаясь же наедине, друзья превращались в ярых революционеров и противников государственного порядка. Они ставили под сомнение всемогущество и непогрешимость Гаунабов, представления в Театре красивой смерти считали не искусством, а варварством, ненавидели гнетущую архитектуру и вообще всю атмосферу города, им не нравилось, что алхимия ценится превыше всего. Укобах тайно рисовал картины, на которых Бел горел ярким пламенем, а Рибезель писал уничижительные стишки, высмеивавшие короля. Они с гордостью показывали друг другу свои творения, а потом тщательно прятали. Укобах и Рибезель были не только мятежниками, но еще и художниками, философами, вольнодумцами и предсказателями. До хрипоты спорили над любыми важными вопросами. Верно ли истолковано Красное пророчество? Действительно ли Бел — центр подземного мира? Имеют ли беляне право нападать на города в наземном мире и угонять жителей в рабство? Правда ли, что, если долго пробыть на солнце, можно сгореть? И что воздух в наземном мире ядовит?

Рибезеля не устраивало, что с его сородичами обращаются, как со скотом, что их колотят и убивают. Ему ничего не оставалось, кроме как смириться, и он лишь благодарил судьбу за то, что ему выпал столь приятный жребий — стать слугой Укобаха. Впрочем, это не мешало ему мечтать лишь о побеге из Бела.

Укобаха тоже возмущали порядки, заведенные в Беле. Он стыдился невежества своих сородичей, их снисходительного отношения к низшим слоям общества, а политическая карьера, что пророчило ему семейство, вызывала отвращение. Его окружали роскошь и комфорт, однако Укобах мечтал о свете, небе, облаках и дожде, о дуновении ветра и шуме воды. Ему снились города, где день сменяет ночь, где живут удивительные создания и встречаются все те чудеса, о которых он и Рибезель читали в научных трактатах алхимиков. Оба горели желанием увидеть наземный мир, и с каждым днем оно пылало все сильнее.

Но на уроках им рассказывали об ужасных опасностях, подстерегавших в пути, о ледоглыбах и нурниях, о гигантских мотыльках-кровопийцах и обезьянах, населяющих Мертвый лес. Страх чересчур глубоко пустил корни в их душах. Слишком тернист путь к воротам в наземный мир, к тому же их запрещено отворять без официального разрешения.

Да, пожалуй, Укобаха и Рибезеля иначе, как трусами, не назовешь. Но в один прекрасный день все переменилось. В Театре красивой смерти случилось событие, перевернувшее их жизнь с ног на голову, — первый бой Снежного Урса.

Укобах с детства ненавидел театр. Когда родители впервые привели его посмотреть представление, мальчика едва не стошнило, и с годами мало что поменялось. Укобах и Рибезель считали варварством убивать беззащитных пленников ради забавы. Но у них не хватало мужества протестовать открыто, и приходилось регулярно посещать представления.

Друзей поразил поединок одного из вольпертингеров с прославленным бойцом Нагельфаром, но все произошло слишком быстро. Пресловутый любимец публики неожиданно свалился замертво на арене театра, а пленник торжествовал. Это что-то новенькое. Укобах и Рибезель долго и не без злорадства обсуждали это неслыханное происшествие.

Затем начался бой Снежного Урса и Эвела Многолапого. Укобаху и Рибезелю отродясь не приходилось видеть такого великолепного поединка. Низкорослый вольпертингер не только не желал умирать сам, но и отказывался прикончить противника, когда тот об этом умолял. Это революция! Если Укобах и Рибезель и считали кого-то героем, так это Снежного Урса. Его имя, словно огонь пожара, разнеслось после боя по театру, и друзья проболтали о нем ночь напролет. Это знак! Маленький пленник, восставший против системы, станет их путеводной звездой, сигналом к тому, чтобы наконец решиться на побег.

Укобах и Рибезель договорились идти через Вольпертинг: это самый короткий путь из Бела в наземный мир. И ворота открыты. Из школьных уроков оба знали: урожай городов-ловушек собирают в два этапа. Сперва беляне открывают ворота и угоняют население — на это уходят все силы. Через некоторое время небольшой отряд возвращается в пустой город, заметает следы, оставшиеся от прежних жителей, ремонтирует постройки и запирает ворота на много-много лет, а то и десятилетий.

— Если мы не уйдем сейчас, — заявил Рибезель, — не уйдем никогда.

«Это пройдет. Это вот-вот кончится. Это пройдет. Это вот-вот кончится», — такое заклинание Рала то и дело бормотала последние несколько дней, и каждый раз желание исполнялось. Когда Ралу мучила боль, бросало то в холод, то в жар, она хваталась за единственную соломинку. Научилась ценить минуты покоя между пытками, когда чувствовала себя нормально.

Рала повторяла заклинание, и когда под действием ядов накатила нестерпимая тошнота. Сперва она решила, что у нее лишь кружится голова, но вот все вокруг завертелось быстрей и быстрей, Рала будто падала в бездонный колодец, казалось, ее выворачивает наизнанку.

«Это пройдет, — повторяла она про себя, — это вот-вот кончится». Но время шло, а легче не становилось. Тошнило нестерпимо, на мгновение Рала даже захотела умереть, но вновь, как за соломинку, схватилась за единственную мысль: «Это пройдет. Это вот-вот кончится».

Наконец все прошло, как всегда, внезапно. Хуже быть уже не может, думала Рала. Она все вынесет.

На следующий день Тиктак принялся за мозг Ралы. Началось все почти безобидно: неприятные видения, странное беспокойство, непривычные звуки. Постепенно беспокойство нарастало, звуки становились пронзительнее, а видения — ярче. Рала чувствовала вкус звуков и слышала цвета. Зазвучала отвратительная музыка со вкусом прогорклого масла, Ралу обступили давно знакомые образы. С замиранием сердца она увидела Талона, Вольпертинг, Рольфа, Румо, затем все задрожало и расплылось, как отражение в воде. Образы заплясали, будто бесплотные духи, они переплетались и путались, как путались мысли Ралы. Слова и слоги смешались у нее в голове в кашу.

Тщетно Рала пыталась вспомнить, где она и кто. Мысли кружились в вихре, разлетались в разные стороны, и наконец не осталось ничего, кроме холодной тьмы, безнадежно мертвой пустоты. И из глубины этой бездны под звуки отвратительной музыки поднималось какое-то существо, воплощенное безумие и ярость. Рала не знала, что это был призрак Гаунабов, вобравший в себя всю злобу и уродство королевской семьи Бела. Их лица соединились в одну гримасу, вид которой не выдержало бы даже зеркало. Гримаса росла, приближалась, и Рале вдруг пришла чудовищная мысль: это ее собственное отражение, лик ее страха.