Екатерина Коновалова - Сколько стоит корона [СИ]

Дойл тоже поднялся и увидел, что у нее дрожат губы. Слишком сильно для человека, который просто рассуждает. Но откуда у хорошенькой вдовы старика-Харроу такие мысли? Что она видела? Дойл помнил -- она упоминала о войне. Остеррад прошел по землям Харроу дважды, а потом дважды по ним прошла освободительная армия Стении. Так легко было предположить, что она насмотрелась на то, что творили солдаты в деревнях и ни о чем не спрашивать. Но Дойл никогда бы не простил себе такого малодушия и бездумной мягкотелости, поэтому спросил:

-- Откуда у вас такие мысли?

-- Они тоже преступны?

Дойл молчал почти минуту, прежде чем ответил:

-- Нет. И вы не должны отвечать на этот мой вопрос -- он задан из любопытства и желания узнать вас.

-- И его задал милорд Дойл, а не глава тайной службы? -- губы леди Харроу дрогнула в намеке на улыбку.

Дойл кивнул.

Леди Харроу снова села на скамью и произнесла:

-- И милорду Дойлу я могу ответить...

Что именно она хотела сказать, Дойл не узнал -- сверху снова спустились тени, на этот раз вдвоем, с целым мешком.

-- Поставьте здесь и осмотрите подвал и людские, -- велел Дойл и, когда они снова остались вдвоем, раскрыл мешок.

-- Увы, -- леди Харроу тихо вздохнула, -- вернулся глава тайной службы, а при нем я говорить не могу.

Дойл бросил на нее быстрый взгляд, чтобы убедиться в том, что не ослышался -- это действительно была шутка. Добрая и, пожалуй, достаточно остроумная -- явно не из тех, которые обычно ему адресовали женщины.

-- Вы продолжите, когда мы снова останемся одни, -- сказал он и вытащил из мешка первый предмет.

Рассмотрел внимательно и, хмыкнув, положил на скамью -- обычное зеркало в черепаховой оправе, снова эмирской работы -- но едва ли волшебное.

Потом на свет была извлечен небольшой золоченый трезубец, который привлек внимание Дойла, когда он впервые увидел леди Харроу. Тогда он не мог рассмотреть прибор, но теперь изучил его внимательно. Все три зубца были хорошо заточены, правый и средний были одной длины и значительно длиннее левого.

-- Что это за вещь, леди?

-- Вилка. Ее используют в Эмире, когда не хотят запачкать руки о пищу.

-- Когда я перестану подозревать вас в колдовстве, -- задумчиво произнес он, -- я обязательно начну подозревать вас в шпионаже в пользу Эмира. Ваза, это зеркало, теперь -- вилка.

Леди Харроу ничего не ответила, и Дойл продолжил изучать найденные тенями улики, которые на улики, надо сказать, походили не сильно. Надо совсем отчаяться, чтобы арестовать человека за хранение подобных вещей.

Были книги: сборники поэзии, Святейшая книга и роман о подвигах, которые его ничуть не удивили; трактат "Анотомикон или человека описание", который был весьма неожидан в библиотеке женщины; несколько томов эмирских сказок и древних легенд.

Были украшения. Птичьи перья -- леди Харроу показала детские игрушки, которые иногда собирает из них. И больше ничего.

Гостиную тоже обыскали, причем очень тщательно -- с простукиванием стен и полов. Наконец, тени объявили, что больше ничего подозрительного в доме нет. Дойл повернулся к леди Харроу и сказал тихо:

-- Леди, глава тайной службы короля удаляется.

-- А что милорд Дойл?

-- Он рад, что подозрения в ваш адрес были напрасными. Теперь позвольте пожелать вам хорошего вечера, -- он поклонился настолько, насколько позволяла спина, и последовал за тенями, не дожидаясь ее ответа.

Следующий месяц не прошел -- промчался галопом, принеся с собой бесконечные обыски и допросы. Дойл обещал перевернуть город вверх дном -- и он это сделал. Комната, куда он складывал изъятые запрещенные предметы, была заполнена почти до потолка, подземелье наполнилось бедняками и лордами, одинаково лепечущими оправдания, но настоящая ведьма ускользала.

Дойл был в ярости. И не только потому, что ничего и никого не нашел, но и потому, что не уложился в отведенным самому себе срок, -- наступала Большая охота, и отговорить от нее Эйриха было невозможно.

-- Брось, брат, ты становишься похож на сумасшедшего охотника на ведьм, -- сказал ему Эйрих за неделю до выезда. -- Возможно, твоя ведьма уже убралась из столицы. Или влюбилась здесь в какого-нибудь лорда и сейчас занята не кознями, а...

Король не договорил, только подмигнул. Дойл махнул рукой:

-- Хорошо, что ты все еще шутишь.

Чем ближе была охота, тем больше он укреплялся в мысли, что она не пройдет гладко. Действительно, в замке, в столице король под надежной охраной, тогда как в лесу он станет значительно более уязвим. Поэтому, когда Эйрих спросил, едет ли он, Дойл однозначно ответил:

-- Разумеется.

Эйрих кивнул и уточнил:

-- А королева?

Он был готов рисковать своей жизнью, но вряд ли поставил бы под удар жизнь своего еще не рожденного ребенка.

Вопрос с королевой волновал и Дойла -- он понятия не имел, что будет правильнее: взять ее с собой и не спускать с нее и с Эйриха глаз или оставить в замке, под охраной Рикона. Наконец, он сказал:

-- Полагаю, королеве в ее положении не пойдет на пользу долгая дорога и тяготы походной жизни.

Королеву было решено оставить. Узнав об этом, она кусалась и плевалась ядом, билась в истерике и даже пыталась (по словам теней) поколотить Эйриха маленькими, но жесткими кулачками, но, кажется, этим еще больше убедила его в верности принятого решения.

Отец Рикон тоже остался -- охранять королеву и, главное, ее утробу от врагов, ведьм и собственной королевской глупости.

-- У меня есть две женщины, -- произнес задумчиво отец Рикон, узнав, чем ему предстоит заниматься, -- благочестивые монахини из монастыря Святейшей Рощи. Они обучены грамоте и этикету, неболтливы и некорыстолюбивы. Согласится ли милорд, чтобы я их пригласил в услужение ее величеству?

-- Если они надежны -- зови. Пусть глаз с нее не сводят, спят по очереди. И позаботься о том, чтобы тени всегда дежурили где-то поблизости.

Женщины выглядели внушительно: обе фигурами напоминали кормилиц, обе были широколицые, с крупными мужицкими руками. Поклонились по-церковному, от пояса, но говорили четко и грамотно. Побеседовав с каждой из них по два часа и удовлетворившись всеми ответами на свои вопросы, Дойл представил их брату и его супруге.

Сначала королева оскалила мелкие зубки и, кажется, собралась устроить еще одну истерику. Но первая из женщин -- матушка Сюз -- расплылась в улыбке и проворковала:

-- Как вы красивы, ваше величество, простите матушку Сюз. Бремени еще не видно, но как оно красит женщину.

Королева инстинктивно положила руку на плоский живот и тоже слабо улыбнулась.

-- Кажется, все довольны, -- быстро сообщил Эйрих, и дело было решено.

Дальше были сборы в дорогу, несколько коротких перебранок с портным, который превратил охотничью куртку Дойла в инструмент пыток, и наконец длинная процессия, возглавляемая Эйрихом, вышла из замка и торжественно, но до зубной боли медленно поползла по улицам Шеана.