Екатерина Коновалова - Сколько стоит корона [СИ]

Оказавшись в своих комнатах, он немедленно начал записывать расчеты, теснившиеся в его голове, и с каждой написанной строчкой все яснее видел, что у него в руках -- идеальное орудие для осуществления планов. Он получит деньги, так необходимые для проведения реформы, а вдобавок -- обогатит страну иностранными товарами, превратит соседей в союзников, причем этот союз будет освящен не клятвами и не словами, а золотом.

Как раз после Солнечного поворота можно будет собирать послов, чтобы к весне, не позднее, они привезли ответы. Тогда к осени можно рассчитывать получить деньги -- как раз для того, чтобы организовать сбор налогов.

Исписав несколько листов мелким почерком, Дойл удовлетворенно отложил перо и закрыл глаза, выдохнул. Потом крикнул Джила.

-- Милорд?

-- Ты проводил леди Харроу до дома?

-- Да, милорд. И она просила передать вам...

Дойл открыл один глаз, но увидев, что в руках у мальчишки ничего нет, закрыл обратно, подумав, что завтра же с утра отправится к леди и извинится перед ней за свое бегство, а также, если она того пожелает, покорно признает умственные способности всех женщин мира.

-- Что передать?

-- Что она... -- Джил замялся, вспоминая формулировку, -- глубоко рада тому, что ее глупые мысли показались вам столь значимыми и не держит на вас зла за поспешное исчезновение.

-- Как она это говорила?

-- Улыбаясь, милорд, -- похоже, мальчишка тоже решил ухмыльнутся, и Дойл протянул руку, чтобы зашвырнуть в него чем-нибудь, но нащупал только чернильницу и передумал.

На утро он, как и собирался, первым делом велел подать коня и поспешил к леди Харроу. Она встретила его в своей светлой гостиной, снова в темно-синем вдовьем платье. Прежде, чем он успел что-то сказать в свое оправдание, она спросила:

-- Вы придумали что-то стоящее, милорд?

Он поклонился и произнес:

-- Безусловно. Я сожалею, что вчера оставил вас на середине дороги, но то, что вы сказали, произвело на меня сильнейшее воздействие. Я должен поблагодарить вас и еще раз принести извинения.

-- Это пустяки, милорд, -- леди Харроу жестом предложила ему располагаться, позвонила в колокольчик и велела принести вина.

Дойл сел на скамью, леди Харроу опустилась в небольшое кресло на витых деревянных ножках и задумался о том, что сказать. Кажется, вчера, засыпая, он представлял себе этот разговор, но сейчас не мог вспомнить ни единого предложения, ни единого удачного слова.

Старик-слуга подал вино и засахаренные фрукты с несколькими ломтями хлеба.

-- Леди Харроу, -- начал Дойл, но договорить не успел. Дверь распахнулась, и в комнату вошел закутанный в темно-серое, с низко опущенным на лицо капюшоном отец Рикон.

Дойл поднялся сразу, приблизился к нему.

-- Милорд, -- прошелестел Рикон, -- мне жаль прерывать вас в минуты сладостного отдыха от тяжких трудов, -- его голос дрогнул, сорвался и затих.

-- Говори, -- велел Дойл, едва справляясь с охватившей его дрожью. Что бы ни произошло, это не мелочь и не пустяк -- оно поколебало ледяное спокойствие отца Рикона, который оставался бесстрастным и не выказывал и капли страха, даже когда вокруг горели деревни и свистели остеррадские стрелы.

Отец Рикон молчал долгую минуту, которую Дойл отмерял по бешеному биению крови в своих венах. Наконец, он произнес почти беззвучно:

-- Чума, милорд. Чума в Шеане.

В первое мгновение смысл слов как будто не дошел до сознания Дойла -- но блаженное неведение длилось слишком недолго. Потом чудовищное осознание накатило гигантской волной. Дойл пошатнулся, попытался нащупать рукой какую-нибудь опору, но тщетно. Захотелось (ненадолго, от отчаянно сильно) упасть на колени с криком: "Всевышний, за что?". Но, разумеется, он этого не сделал. Что бы ни происходило, он оставлял молитвы женщинам и святым отцам, предпочитая действовать. Недолгая слабость прошла, и он почти твердым голосом спросил:

-- Где найдены больные?

-- В доках, милорд. Смерть приходит с реки, -- голос Рика опять опустился до едва различимого шепота.

-- О, Всевышний, -- пробормотала позади леди Харроу.

Кажется, именно это испуганное тихое восклицание окончательно вывело Дойла из оцепенения и придало сил.

-- Немедленно... -- сказал он жестко, -- отдай страже приказ очистить королевский склад в доках, всех заболевших -- сколько бы их ни было -- доставить туда. Об удобствах позаботимся позже. И пусть тени готовят карету. Король и королева уезжают немедленно.

Поклонившись, отец Рикон исчез за дверью. Дойл резко обернулся к леди Харроу. У нее в глазах читался настолько явственный испуг, что он почувствовал желание остаться возле нее, уверить ее в том, что все будет в порядке, но он только сказал:

-- Поторопитесь уехать из столицы, леди. Завтра на рассвете я закрою все выходы из города.

-- Милорд, я...

Эйрих должен был проявить достаточно благоразумия и убраться из столицы. И сам Дойл присоединится к нему. Город останется умирать - агония будет тяжела, но она спасет от гибели страну. Чуму нужно было запереть в каменных стенах и надеяться, что она не просочится сквозь них.

Главное было успеть увезти королевскую чету.

Дойл повернулся к леди Харроу, в два шага приблизился, дотронулся до ее руки, стиснутой в кулак, разжал тонкие холодные пальцы и коснулся губами кожи запястья. Она была сухой и прохладной, а пахла той самой грозовой свежестью.

Он отпустил ее руку слишком быстро и даже торопливо, шагнул назад и повторил:

-- Поторопитесь уехать.

Вскочив в седло, он во весь опор бросился к дому начальника шеанского гарнизона. Столица не подвергалась вражеским атакам уже почти век, последний раз враг стоял у ворот Шеана еще при прадеде Дойла, и с тех пор столичные жители уверились в своей неприкосновенности и безопасности, а гарнизон, состоявший по большей части из замковой стражи, казался пустой формальностью. Начальник гарнизона тоже не впечатлял.

Дойл застал его за завтраком в компании жены и двух девиц -- вероятно, дочерей. Господин Трил, пухлощекий, улыбчивый и добродушный, при виде гостя немедленно встал из-за стола и принялся кланяться. Дойл оборвал его:

-- Отошлите женщин.

Жена и дочери Трила поспешно вышли из тесной столовой, а сам Трил вдруг побледнел и затрясся.

-- Чем я не угодил вам, милорд? -- спросил он нервным, дрожащим голосом.

-- Сейчас вы возьмете половину гарнизонной стражи и отправитесь в доки. Из порта не должен выйти ни один корабль.

-- Простите, милорд, -- Трил снова поклонился, -- но в чем дело?

Дойл колебался, отвечать ли, но все-таки сказал:

-- Чума. Живее, господин Трил!

Он не двинулся с места. Его и без того бледное лицо позеленело, губы затряслись, и он рухнул на колени:

-- Пощадите! Милорд, у меня дочери! Жена! Если чума... надобно бежать!