Екатерина Коновалова - Сколько стоит корона [СИ]

-- Спасибо вам, милорд. Я буду рада помочь. И... -- она вздохнула, эти слова дались ей нелегко: -- я обещаю не бывать в доках.

В узкой щели между ставнями посветлело -- занимался рассвет. Дойл низко поклонился и сказал:

-- Мне нужно идти, леди. Пришлите ко мне слугу, когда букеты будут готовы. И еще раз благодарю вас за лечение и за вино.

Леди Харроу присела в реверансе и ответила:

-- Берегите себя, милорд. Храни вас Всевышний.

От этой простой фразы стало тепло в груди. Сдерживая улыбку, Дойл вышел на улицу. Похолодало. Коновязь покрылась белым инеем, шкура коня засеребрилась. Рукавом проведя по седлу и стирая капли и льдинки, Дойл не без труда дотянулся до стремени и сел верхом. Сжал бока коня коленями, высылая его вперед, но далеко не уехал -- на Рыночной площади вновь царило какое-то оживление. В сонном городе далеко разносились крики.

На площади действительно вновь теснилась толпа -- но в этот раз без дубин, вил и факелов. Люди стояли тесным многослойным кольцом вокруг чего-то. Дойл приподнялся в стременах, замахнулся кнутом и выкрикнул:

-- Именем короля! Дорогу! -- конец кнута свистнул в воздухе, заорали мужики, и перед Дойлом освободился узкий проход. Сдерживая фыркающего коня, он проехал по нему, и его взгляду предстало неприятное зрелище -- во влажной дорожной пыли каталась и орала седая растрепанная старуха.

-- Приди, приди! -- визжала она и билась так, что двое стражников не могли ее схватить.

-- Эй! -- окликнул Дойл, и один из стражников заметил его, кинулся вперед, почти коснулся стремени и нервно спросил:

-- Милорд, что делать? Она совершенно без ума.

-- Приди, королева наша! Спаси нас! -- верещала старуха.

-- О чем она кричит?

-- О своей королеве, милорд. мы пытались схватить ее, но она расшвыряла нас обоих как детей или щенков. Она...

-- Здесь не без колдовства, -- оскалился Дойл. -- Облейте ее водой!

Пока тащили ведро от колодца, припадок не прекращался. Дойл едва ли мог разобрать хоть слово -- кроме все повторяющихся призывов "приди". Наконец, старуху окатили ледяной водой, и она, вскрикнув, затихла. Всего на мгновение, но его хватило, чтобы двое стражников скрутили ей руки и, оторвав грязный кусок от подола ее платья, запихнули в рот на манер кляпа. Она продолжала вырываться, но, кажется, чудовищная сила в ней иссякла, и ее попытки больше не увенчивались успехом. Стражники поволокли ее к замку, попутно крича возбужденной толпе:

-- Расходитесь! Все кончено, расходитесь! Ведьму схватили!

Эти крики, а также присутствие Дойла подействовали -- вскоре не площади установилась естественные для раннего утра тишина и покой. А Дойл, больше нигде не задерживаясь, проследовал за стражниками. Если неудачливые погромщики могли подождать, то старуха-ведьма -- никак. С ней нужно было разобраться как можно быстрее.

Без отца Рикона подземелья замка стали холоднее -- и неприятней. Тени склонились в глубоких поклонах, приветствуя Дойла, и бесшумно последовали за ним.

-- Где старуха?

-- В камере для ведьм, милорд, -- отозвался один из теней. -- Ее связали, как полагается.

Для ведьм в подземелье Шеана была особая камера -- с особо прочными цепями, железными намордниками и пыточными инструментами для женщин. Дойл стащил через голову колет и скинул его на руки тени, поправил рукава рубахи и прошел в камеру. Старуха была грязной и немытой, от нее воняло застарелым потом, грязной кожей, прогорклым салом и кислятиной. Дойл преодолел естественное отвращение. Подвинул себе табурет, сел, крикнул, чтобы принесли жаровню: после допросов в ледяных подземельях у него всегда начинало ныть колено. Старуху избавили от самодельного кляпа и снабдили намордником, руки обмотали тряпками так, чтобы нельзя было и пальцем шевельнуть, и приковали цепями к стене. Длины цепей не хватало, чтобы она могла спокойно сесть, а стоять у нее сил не было, поэтому она висела на руках, чуть сгибая ноги. Увидев Дойла, она замычала и задергалась.

Дойл указал тени на нее и велел:

-- Прижми нож к горлу и сними намордник. Слушай, старуха, -- церемониться с ней он не собирался, -- одно лишнее слово, которое покажется мне похожим на заклинание, и тебе проткнут горло. Причем ты не умрешь -- не сразу, по крайней мере. Но не издашь больше не звука. Поняла? Моргни.

Старуха моргнула, из-под морщинистых век заструились слезы, прочертившие две светлые дорожки на серой коже. Щелкнул крюк намордника, и старуха начала судорожно хватать ртом воздух.

-- Кого ты призывала на площади?

-- К-королеву, -- проскрипела она. -- Нашу королеву, которую мы так долго ждали.

-- Королева далеко от города.

Старуха не то закашлялась, не то засмеялась:

-- Жена короля? Она не королева и не будет ей. Настоящая уже здесь. Она придет и защитит нас.

-- Кто она? -- Дойл мгновенно понял, кого имеет в виду старуха -- ту самую могущественную ведьму, которая прибыла в Шеан. Сбежала ли она от чумы? Или затаилась, окружив себя заклятиями?

-- Она прекрасна, как лунный свет, -- старуха опять закашлялась, и теперь Дойл понял, что это именно кашель, а не смех. -- Она луна возле короля-солнца. Она придет, и ты сдохнешь, выкормыш гадюки.

-- Кто она? -- повторил Дойл, поднимаясь с табурета. Не испытывая уже ни отвращения, ни презрения, он схватил старуху за подбородок и повернул ее голову в сторону стула с железными шипами. -- Говори, или посажу туда!

-- Она придет, -- старуха вдруг улыбнулась, обнажив пустые голые десны, ее взгляд стал слишком внимательным и осмысленным, но сразу же потух, и она рухнула вниз под тяжестью своего тела, с хрустом вывернулись руки в плечах. Дойл со странным трепетом приподнял ее голову, приоткрыл веко, тронул голую и еще теплую шею, а потом развернулся и пошел прочь -- она уже никому и ничего не скажет ни под какими пытками.

Зачинщики погрома его уже мало занимали -- он опросил их по очереди быстро и почти бездумно, едва осознавая, какие вопросы задает и какие ответы получает -- сказывались сутки без сна. Только однажды он был вынужден собраться с силами -- когда в одной из камер обнаружил Шило.

-- Я говорил тебе, -- он наотмашь ударил одноглазого ворюгу по щеке, -- не попадаться!

Шило потер щеку и сказал мрачно:

-- Высокий господин сердится. Но у меня важное дело.

-- Слать записки ты уже разучился?

Бандит помрачнел еще больше:

-- От чумы подох мой парнишка-грамотей. В два дня скопытился.

Дойл вытянул руку и оперся о стену -- ноги его держали с трудом, но показать слабость перед Шилом было нельзя.

-- Говори.

-- Я как сбежал ночью, пошел кой по каким делам. Вдруг вижу -- валяется чтой-то. Рассмотрел -- кошка. Черная, с жирной шкурой, проткнутая насквозь.

-- Что ты хочешь сказать?

-- А я смекнул, высокий господин, что по нынешним временам если б кто кошку убил, он бы ее враз и сожрал бы. Кому надобно кошку убивать, а опосля выкидывать?