Андрей Егоров - Вейгард

– Ну да, порядком… порядком… – Я покивал. Демон необычайно разволновался, скрестил пальцы и принялся ими щелкать.

– Ну и что тебе понравилось особенно?! – выкрикнул он.

– Да вот этот момент про поджигание пись – очень зримо и образно, – изобразив крайнюю степень восхищения, ответил я, потому что по опыту общения с придворным поэтом Андерием Стишеплетом знал, как важна в разговоре с пиитами быстрая реакция и восхищенные интонации.

Если кто-нибудь имел неосторожность нелицеприятно отозваться о его поэтических строфах, Андерий немедленно отправлялся в алхимическую лабораторию – растирать в ступке травы, ягоды и смешивать порошки в буроватую кашицу, чтобы впоследствии отравить несчастного критикунчика. Разумеется, через пару дней он успокаивался, гнев его проходил, сменяясь обычным благожелательным настроем, и придворный поэт даже испытывал угрызения совести – все же Стишеплет был натурой творческой и незлобивой, но к тому моменту бедолаге-критику уже сколачивали буковый гроб…

– Почему же образно? – обиделся демон. – Это реализм. Все правда, от первого до последнего слова…

– Да, – ужаснулся я, – тогда тем более – момент очень удачен. – Я стал припоминать уроки риторики Альфонса Брекхуна. – Реалистическая цельность, верность основам стихосложения, так сказать, умение подмечать детали, редкостная по силе изобразительность, ну, в общем, потрясающе… просто потрясающе… добавить мне решительно нечего…

– Да. – Демон с самым мечтательным видом уставился в потолок. – Мне тоже показалось, что это – сильная находка. – Он вдруг хлопнул меня тяжелой лапой по плечу. – А я смотрю, ты отлично разбираешься в поэзии, точнее сказать – чувствуешь поэзию. – Тут он перешел на вкрадчивый, доверительный шепот. – Скажу тебе по секрету: здесь, в Нижних Пределах, нет никого, кто хотя бы немного интересовался стихами… Был тут один колдун, делал вид, что его интересуют заклинательные вирши, мерза-а-авец, но, когда я читал ему второй том бессмертной поэмы «Живые души», этот негодяй уснул. Только представь себе! Уснул!!! Тогда я понял, что поэма не удалась, ну и сжег ее… м-да… – Демон задумчиво поскреб тяжелый подбородок. – Ну и колдуна сжег, конечно, тоже… Разумеется, разбудил его сначала, попытал немного, а потом сжег. Вспыльчивый я немного…

– Я тоже, – откликнулся я, потирая ушибленное плечо, куда он опустил свою массивную лапу.

– А вот это ты зря, брат, – сказал демон и ткнул меня пальцем в солнечное сплетение, так что я зашелся в кашле, – эмоции надо контролировать, ведь они – часть нас самих, часть нашего «я», если разбазаривать их направо и налево, так ничего от нашего «я» и не останется. Когда-нибудь думал об этом?

Вопрос был несколько неожиданный, но я и здесь не растерялся. Спасибо Альфонсу Брекхуну – он научил меня чувствовать себя уверенно в любых ситуациях, связанных с общением.

– Разбазаривание собственного «я» – актуализированный и принципиально важный вопрос для каждого, кто привык считать себя интеллектуалом. Скажу вам конфиденциально: я ни о чем больше и думать не могу в последнее время, как только о собственном «я» и его разбазаривании. Но, признаться, это очень сложная и запутанная тема для того, чтобы говорить о ней столь общо. Мне не хотелось бы вступать в поверхностную и беспредметную полемику. Ведь полемический ракурс дискуссии есть не что иное, как внедрение деструктивного элемента в саму ткань архетипа проблемы разбазаривания собственного «я». Вы не находите?

Помнится, в такой манере я частенько общался со своими братьями, чтобы их разозлить. Моя манера изъясняться витиевато их всерьез раздражала и всегда становилась причиной наших ссор и даже драк. Почему-то они считали, что я издеваюсь над ними. Возможно, братья думали так потому, что уроки Альфонса Брекхуна для них оказались слишком сложными. Я был единственным, кто усвоил риторическую науку на высшем уровне и даже получил от Альфонса Брекхуна бумагу о присвоении мне звания магистра риторики.

Однако во всем важна мера. Я подумал, что в общении с демоном, возможно, переборщил с патетикой и сейчас любитель поэзии, обидевшись, меня слопает. По крайней мере, морда у него стала самая свирепая. Но оказалось, что испытывает он не ярость, а некоторую озадаченность.

Должно быть, смысл моих последних слов до него не совсем дошел. Я явно переоценил его интеллектуальный потенциал.

Он надолго замолчал, потом попросил меня повторить то, что я только что сказал. Я удовлетворил его просьбу, немного поменяв слова местами. Он снова застыл, глядя в потолок, и, кажется, что-то смекал, потом морда его просветлела – понял.

– Ты прав, ты прав! – Любитель поэзии опять хлопнул меня по плечу, и мне показалось, что моя единственная левая рука совсем отнялась, я решил, что в следующий раз непременно дам ему сдачи – и будь что будет… – Поверхностно об этом нельзя… – заметил он. – А давай-ка знаешь что, – тут он немного разволновался, его новое состояние выразилось в диком зубовном скрежете и почесывании левой ягодицы, – раз у нас с тобой такая счастливая встреча произошла, я тебе немного почитаю!

Возражать я не решился – слишком свежи были мои воспоминания о маниакальном отравителе Андерии Стишеплете, а только вяло кивнул и приготовился внимать.

Поэт между тем не собирался радовать меня своими нетленками тотчас, он просиял, ухватил меня поперек туловища, взвалил на плечо и ринулся с бешеной скоростью по подземному коридору.

– Эй! – только и успел вскрикнуть я. – Куда это мы?

– Читать! – проревел демон.

Несся он так, что я только и успевал замечать, как мелькают каменистые выступы стен и провалы ответвлений подземного хода. Затем общий цвет сменился на успевший сделаться за время моего заключения привычным коричнево-красный, а песок из белого стал терракотовым. Я понял, что мы прибыли в более густонаселенный круг Нижних Пределов. Отсюда у меня было гораздо больше шансов выбраться на поверхность, но и намного больше возможностей попасть в лапы Заклинателя. Я выругался про себя.

– Кстати, я не представился, – заорал демон на ходу, так что я вздрогнул, – меня зовут Данте… Данте Алигьери…

– Как-как? – переспросил я – имя показалось мне смутно знакомым.

– Данте Алигьери, – проорал он, стараясь перекричать поток встречного ветра, – а тебя как зовут? Или ты предпочитаешь, чтобы я тебя называл просто – одноглаз?

– Не надо, – попросил я, вспомнив поэтическую строку, которой он меня поприветствовал, – предпочитаю, чтобы меня звали настоящим именем – Дарт Вейньет.

– Ах так, Дарт Вейньет, ну что же, рад знакомству, – выкрикнул Данте и внезапно прервал бег, видимо, мы прибыли на место…