Тереза Тур - Она написала любовь

— Тсссс! Тихо, любимая…

— Ты простудился! Я заварила чай, но он, наверное, уже остыл. Мы… заснули?

— Не помню…

— А что ты помнишь?

— Счастье… А ты?

— Я тоже… Что это? Ты слышишь?

В дверь гостевой комнаты постучали. Потом еще и еще.

— Агата! Агата, что происходит?

Людвиг фон Лингер барабанил в дверь, то и дело с опаской оглядываясь на двух собак. Псы сидели рядом и буквально буравили его блестящими глазами.

«Слушай, дружище… Ты проиграл. Шел бы ты отсюда, а?» — Грон тяжело вздохнул и лег на пол.

«Какая бестактность! Вы же видите, вам не открывают! Неприлично проявлять такую настойчивость». — Эльза негромко рыкнула.

— Агата! Агата! Ты одна? Открой же! Агата!

— Как ты думаешь, он уйдет? — Барон потянулся за поцелуем.

— Вряд ли… Что будем делать?

— А что бы сделала твоя героиня?

— Сбежала.

— Готова?

— Что?

— Сбежать?

— А… как?

— Одевайся! Только тихо…

Они бесшумно оделись, вздрагивая от стука в дверь и криков. К Людвигу присоединилась фрау Берта, Ульрих пытался что-то им объяснить, стараясь перекричать звонкий собачий лай.

Когда все было готово, барон достал блестящую пластину, нажал несколько кнопок.

— Майер! Лестницу к моей комнате. Мобиль. И отвлеките всех. Отступление должно пройти незаметно.

Взрыв! Дом не вздрогнул, как в прошлый раз, но хлопок был громким. Вопли. Собачий лай… Солдаты с криками:

— Пожар! Пожалуйста, все выйдите во двор! Ради вашей же безопасности!

— Пошли! — Эрик схватил ее за руку и потащил к окну.

— Подожди! Что это? Там же…

— Это обычная дымовая шашка. Чтобы отвлечь внимание. У нас мало времени. Лингер — военный. Он быстро догадается.

Она никогда в жизни не спускалась по приставной лестнице со второго этажа! Страшно… Ветер. Высоко!

Они прыгнули в мобиль. Какая скорость! Так, наверное, несутся только тогда, когда ловят преступников…

— Куда мы едем?

— К морю.

— Почему?

— А ты не хочешь?

— Хочу!

— Ну вот… Поэтому и едем!

Море…

Больше всего он любил его именно в это время года. Стальное, грозное, холодное. С мокрым твердым песком, пустынными пляжами, пронизывающим ветром.

Конечно, летом море другое. Синее, песок золотой, солнце светит, тепло…

Наверное, женщины больше любят разгар сезона. Корзинки с фруктами, мороженое, соломенные шляпки в цветах. Но свою… Свою! Уже два часа как СВОЮ женщину он почему-то представить в этом образе не мог…

Дул сильный ветер, пробирающий до костей. Эрик нашел в мобиле свое пальто и отдал его Агате.

Она стояла на огромном плоском валуне, в опасной близости от края, раскинув руки и улыбаясь в жемчужное небо. Длинные рукава и развевающийся подол делали ее похожей на ребенка. Маленькая веснушчатая девочка. Его девочка…

— Эрик! Эрииик!!! Иди сюда! Посмотри! Посмотри, какая красота! Как же я люблю море… зимой!

— Агата… — Счастливый, он обнял ее со спины, прижал к себе.

Конечно, она не будет сидеть в шляпке с цветами среди отдыхающих, жалуясь на нестерпимую жару. Она побежит прямо в воду — плавать на спине, подставив лицо солнцу. А оно оранжевой кистью нарисует новые веснушки, от которых баронесса фон Гиндельберг станет милее прежнего…

Женщина извернулась под его руками, забавно и очень явно подставив губы для поцелуя.

— Ветер. — Мужчина с сожалением провел кончиками пальцев по соблазнительным губам. — Потрескаются.

Агата рассмеялась:

— Ты такой правильный.

Он лишь пожал плечами:

— Послушай… вот мы с тобой сейчас…

— Тссс, — она прижала свою ледяную ладошку к его губам, — не надо, Эрик… Пожалуйста, не говори ни о чем! Я счастлива. И я ни о чем не жалею!

— А руки почему такие холодные! — Он закутал хрупкую фигурку поплотнее в пальто и стал растирать ледяные покрасневшие пальчики. — И нос! Нос — почему такой холодный?!

Эрик вспомнил неуемную жадность губ, словно ее никто никогда не целовал… Трепетную нежность рук, запрокинутое лицо, счастливые глаза… И сердце сжалось.

Любить! Любить каждый день, до тех пор пока она не согреется, пока не привыкнет к тому, что так будет всегда. Нельзя, невозможно, немыслимо по-другому!

— Агата, я так хочу…

— И я хочу! К тебе…

— Твой муж…

— Эрик, я не шутила, когда говорила следователю Майнцу еще при первой беседе — что буду подавать прошение о разводе.

— Ну… хорошо.

— Он предал меня.

— Ты… не думай о нем…

— Эрик! Нет… Ты же не сделаешь ничего…

— Послушай… То, что я сделаю или не сделаю, — это не должно тебя волновать. Просто… не думай. Он больше не помешает.

Маленькая женщина решительно вывернулась из объятий и рассерженно посмотрела на господина барона:

— Я должна знать!

— Давай договоримся вот о чем. Будущая баронесса фон Гиндельберг знает ровно столько, сколько необходимо для ее благополучия и душевного равновесия.

— Ах… так?!

— И никак иначе. Ты не замерзла?

— А как же… равноправие, партнерство? Любимый человек должен быть мне другом…

— А я твой друг…

— Он должен считаться с моим мнением!

— Считаюсь…

— А… а… А с чего ты вообще решил, что я выйду за тебя замуж?

— А ты попробуй не выйти.

— Что? Да… ты…

Они носились по пляжу. Падали в мокрый песок. Целовались. Агата собирала все, что попадалось на глаза — обточенные волнами стеклышки бутылочного стекла, камни причудливой формы. Карманы от всего этого стали тяжелыми, а пальто еще длиннее.

— Эрик!!! Эрик, смотри! Ну, посмотри же!

Она развернулась перед ним и стала идти спиной вперед, чтобы удобнее было разговаривать, глядя в глаза.

— Смотри, что я нашла!

— Что это?

— Окулус! — Она с гордостью показала увеличительное стекло зеленоватого цвета в изящной медной оправе и ручкой из недрагоценного камня.

— Ну… это вполне обычный прибор для увеличения. Артефакторы пользуются другими. И потом… Оно зеленое. Это для детей, чтобы рассматривать что-нибудь. Смотреть на солнце.

— Ты не понимаешь! Это… это знак!

— Какой?

— Это чтобы мы друг к другу так относились, понимаешь? Чтобы… Чтобы каждая мелочь — как будто увеличили в сто раз. Чтобы не обидеть…

— Послушай… Ну как я могу тебя обидеть?

— Случайно. Но этого не случится, потому что я нашла вот это! Смотри… Смотри! — Она поднесла стекло к лицу, споткнулась, но он успел ее подхватить.

Прижимая к себе, канцлер понес Агату в машину, стараясь не слушать всякие глупости про увеличенные в десять раз обиды и спасительное зеленое стекло. Поцеловать свою женщину хотелось нестерпимо.

Притянуть на колени, найти ее губы: сладкие, манящие. Удивиться — как он раньше жил без этого. Испугаться — он же не сможет без этого жить…

— Давай уедем, — выдохнул он в пахнущие морским ветром волосы, — прямо сейчас. Развод я тебе и так вытребую. Поместье — если ты его захочешь — выкупим у Лингеров. Пожалуйста…