Олег Аникиенко - Свергнутые боги

– Так что вы с ним сделали? – чувствуя подвох, встревоженно спросил Харитон.

– Простил и лишил возможности повторить свои грехи когда-либо в жизни, – хмыкнул Прапор.

– Как?

– Я же в армии, когда призвался вначале, при госпитале служил. Насмотрелся, как операции делают. Ну, я его лишил возможности кого-либо держать, бить, догонять, насиловать и рассказывать об этом. Да что говорить, пойдем покажу, – вяло махнул рукой Прапор и, встав, направился в дом.

Заинтригованный Стольник направился за ним.

Они прошли в спальню, которая когда-то послужила его больничной палатой, где ему было так уютно и светло.

Переступив вслед за хозяином через порог, Стольник замер.

На него смотрело, вытаращив расширенные от животного ужаса глаза, тело Сусела. Именно тело, поскольку рук и ног у него не было. Судя по издаваемым звукам, язык тоже отсутствовал.

– Вот гаденыш! – с какой-то ужасающей лаской заметил Прапор. – Опять обосрался, как меня увидел. Серит больше, чем жрет. Особенно как я зайду. Ну, ничего, я о нем забочусь. Какушки убираю. Кормлю, чтоб было чем дристать. Я же тебе говорил, что я его простил за то, что он дочурку мою изнасиловал и убил.

Стольник посмотрел в глаза Прапора и только сейчас понял, что они не мутные, а безумные. Он попятился, чтоб оказаться подальше от страшной комнаты, скрывающей тело, ставшее тюрьмой для души, несущей зло.

– Ты теперь меня в тюрьму ведь посадишь? – с надеждой спросил Прапор.

Стольник не нашел в себе сил ответить. Он отпрянул к стене, но за его спиной оказалось открытое окно, и он кубарем вылетел во двор. Вскочив на ноги и не оглядываясь, он перепрыгнул через забор. Не было иных мыслей и желаний, кроме как скорей удалиться от этого страшного места. С территории «прощения».

Стольник ехал по поселку на БМВ, вальяжно переваливающемся по кочкам. Была надежда, что эта тряска расшевелит его и выведет из ступора от посещения Прапора.

Он помнил, как строились и разрушались города и цивилизации. Как возносили и свергали богов. Как уничтожались целые народы. Но эта война была всегда честной и справедливой. Теория прощения или, как ее еще можно было назвать, суровая справедливость, провозглашенная прапорщиком, покоробила даже его. Действительно, Василько изобрел совершенную тюрьму – собственное тело преступника, из которого можно сбежать только через узкий лаз, оставленный смертью.

Было чувство, что он виноват в таком новом существовании Сусела, ведь это он спас его от смерти. Смерть – это тоже милость Всевышнего, когда она избавляет от мучений или тяжких грехов души. Значит, и в смерти Светы он повинен спасением ее убийцы.

Как люди до сих пор не понимают, что смерть – это не самое страшное, что может быть в жизни? Это лишь рубеж, отделяющий путь «до» от пути «после». Неизбежный рубеж, к которому нужно быть готовым всегда. Наверно, человек больше всего боится именно самого чувства неопределенности, хотя узнать и понять, что будет после, из-за лени тоже не стремится. А ведь так просто без злобы и спешки прислушаться к своему сердцу, ведь истинный Бог там есть у всех без исключения.

Машина притормозила возле дома Максимыча. Его жена вешала белье на растянутые во дворе дома веревки.

Стольник вышел из машины и приблизился к забору.

– Здравствуйте.

– Ну и ты не болей, коли не шутишь, – вытирая руки о передник, поздоровалась с ним хозяйка.

– Доктор Максимыч дома?

– Доктор Максимыч благополучно помер два месяца назад, захлебнувшись собственной блевотиной во время очередного запоя, – ответила хозяйка. – А ты кто такой будешь?

– Соболезную, – ответил Стольник и заспешил к машине.

– Деловой какой! Как на крутой машине, так можно не отвечать! – прокричала вслед хозяйка. – А соболезновать не надо, я только жить на старости лет нормально начала, а то жалела все его. Лучше бы себя жалела.

Стольник отъехал от дома, все больше утверждаясь в мысли, что зря заехал в поселок, но нужно было найти хоть кого-нибудь из тех, кто мог сказать, в каком городе располагалась дурка. Остался только Вовка.

Как же так можно жить, чтобы о твоей смерти говорили с радостью и облегчением?

Водителя уазика найти оказалось несложно. Достаточно было поинтересоваться у пары мужиков сильно помятого вида.

Вовка вышел из дома, широко улыбаясь редкими черными зубами, и, протянув руку для приветствия, пробасил:

– О-о-о! Какие люди! Стольник! Рад тебя видеть! За встречу надо бы проставиться, братан!

– Слушай, Вовка, как проехать в дурдом, куда вы меня отвозили?

– Ну, как проехать? В Орск езжай вот по этой дороге и не ошибешься. Там дурку каждый знает.

– Спасибо, – ответил Стольник и, посчитав, что разговор исчерпан, пошел к машине.

– Ты что как не родной? – плаксиво спросил Вовка. – Даже проставляться не будешь?

– У меня осталось полбутылки водки, которую я в омыватель стекол наливал. Заберешь?

– Давай, – легко согласился Вовка и взял бутылку, затаив дыхание, двумя руками – так мать взяла бы дитя.

Машина зарычала мощным двигателем и отъехала.

– Вот ведь твари! Жируют на теле трудового народа! Нам пить нечего, а они водкой стекла моют, сволочи! – с ненавистью сказал Вовка и зло плюнул вслед уезжающей машине.

Проехав поселок Измайловский, Стольник увидел белую машину с синими номерами и синей полоской на боку. Человек в разделенной по горизонтали тремя белыми полосами на синей форме, состоящей из теплых брюк и короткой форменной куртки, махнул ему оранжевым жезлом.

Останавливаясь, Харитон улыбнулся своему отражению в зеркале заднего вида. Как, оказывается, тесен этот мир.

– Добрый день. Сержант Клименко. Прошу предъявить документы на право управления транспортным средством.

– Не дам, – ласково улыбаясь, ответил Стольник, не выходя из машины.

– Как это не дадите? Что за ответ сотруднику ГИБДД?

– А вот так!

– Я вас сейчас задержу до выяснения личности. – Инспектор поправил бушлат и демонстративно показал кобуру.

– Не задержишь!

– Почему?

– Ну, ты же не хочешь расследования по поводу твоей профессиональной непригодности? Правда ведь, Серый?

– Какой непригодности? Откуда вы меня знаете?

– Вопросы здесь задаю я! – перестал улыбаться Стольник и вышел из машины. – А Дмитрич где?

Серый неуверенно перевел взгляд на машину с синей полоской, стоящую в стороне.

– Ну и его зови, – доброжелательно предложил Харитон.

– А вы, собственно, кто? – испуганно спросил Серый.

Дмитрич почувствовал неладное и сам уже вышел из машины и направился к собеседникам.

– А я, Серый, твой страшный сон, – теперь с напускной грустью констатировал Стольник, глядя на растерянного блюстителя дорог, и почесал шею, зудящую от неуклонно пробивающейся щетины.