Андрей Франц - Путь на Хризокерас

— Вот, значит как? — низко опущенная голова друнгария не позволяла видеть глаза, но кулаки, то стискивающиеся, то разжимающиеся, говорили обо всем лучше всяких слов. — Вот, значит как! Тогда, брат, ты еще не все знаешь.

— А-а, — равнодушно махнул рукой старший, — что тут можно еще знать!

— Да хотя бы то, что сегодня басилевс принял тех румских послов! О которых твой препозит разговаривал вчера с басилевсом. И они, среди прочего, передали императору требования Рукн ад-Дина о возмещении убытков конийским купцам, ограбленным Франгопулом.

— Вот как? — голос купца выдал вновь проснувшийся интерес к теме. — И что басилевс?

— Хм, а что басилевс! Спустя час после приема примикирий царского вестиария уже отгрузил конийцам пятьдесят мин серебра. Так что, убытки ограбленных купцов будут покрыты с лихвой.

— Счастливы конийцы, — вздохнул старший, — ими правит справедливый государь.

Младший промолчал, лишь сильнее нахмурив брови. Константин же, сделав глоток, вернул кубок на стол и продолжил развивать, по всему видать, давно захватившую его мысль.

— Иной раз спрашивают, по-праву ли властвует тот или другой царь, или нет. Вот, к примеру, твой господин. Силой сместил с престола собственного брата, ослепил его… Имеет ли он право на власть? Иные говорят: нет. А я скажу тебе, Георгий — не важно, как государь получил власть. Важно — как он ее использует. Пусть он получил ее через кровь, через предательство, даже через войну — это все простится, если властвует он по правде. Если честно исполняет обязанности государя по отношению к своим подданным. А обязанность у него одна — защищать их от несправедливостей мира. Для того Господь и возвысил царей над прочими, чтобы судить малых сих по правде и оберегать от неправды. Вот Рукн ад-дин — тот честно исполняет свои обязанности перед Господом. И, значит, властвует по-праву.

— А если нет? — Георгий Макремболит по прежнему избегал встречаться взглядом со старшим братом, но голос его звучал твердо.

— А если нет, брат, то власть его неправедна…. И властвует он не по-праву. Не от Бога! — Старший брат упер оба кулака в стол и, привстав, уткнулся глазами в лицо младшего. — Святой Павел писал римлянам, мол нет власти не от Бога. Наши святейшие ослы толкуют это так, что, дескать, всякая власть — от Господа. Ха, как же! Простая логика позволяет обратить сие суждение вспять. И тогда…

— Что тогда?! — Разговор принимал опасный оборот, и это злило Георгия. Но и брата было жалко.

— А тогда, — перешел на хриплый, яростный шепот Константин, — всяк, кто не от Бога — не есть власть! Понимаешь, братишка? Не есть!!! И занимает он престол не по Господней благодати, а лишь по попущению Его. Не божьим помыслом, но волею людскою! А то, что одни люди изволили, то другие ведь могут и…

— Остановись брат! Остановись… Не доводи до греха!

В триклинии повисла тишина. Константин опустился на скамью, затем вновь встал — теперь уже в полный рост — обогнул стол и подошел к брату. Тот поднялся навстречу.

— Прости меня, Георгий. — Константин обнял младшего брата, крепко прижал его к себе. — Прости! Не должен был я говорить тебе сих слов. Ты воин, и долг твой воинский — оберегать господина. Прав он, неправ… оберегать! Ото всего. Даже и от справедливого гнева его подданных.

Постояли миг-другой, уже разомкнув объятия. Лишь Константин держал брата за плечи, внимательно вглядываясь в лицо. Затем поморщился, потер кулаком грудь, поводил кругами, массируя…

— Уф, пойду я, Георгий. Что-то устал сегодня. Грудь ноет, вздохнуть не дает. Пойду. Завтра договорим.

Еще раз потер грудь, коротко обнял брата на прощание и отправился к паланкину, ожидавшему у крыльца. А Георгий, уйдя в опочивальню, еще долго ворочался на ставшем вдруг жестком ложе.

Слова брата никак не шли из головы. "Власть его неправедна!", " не от Бога!", "властвует не по-праву!", — вновь и вновь звучало в ушах, не давая уснуть. И, даже когда тяжкая дрема все же сомкнула его глаза, во сне он почему-то видел бесконечно пересыпаемое из ларей в кожаные мешки серебро, одутловатое лицо басилевса…. И все так же звучали слова Константина: "неправедна", "не от Бога!"

Далеко заполночь в двери вдруг заколотили. Затем стук прекратился, сменившись на, то ли взволнованные, то ли испуганные голоса. Наконец, дверь опочивальни распахнулась, и внутрь ввалился заспанный, но при этом с округлившимися от ужаса глазами, слуга.

— Господин… тут прибежали от вашего брата. Помер он, Господи, боже ты мой, как есть помер… — говоривший широко перекрестился, — царство ему небесное!

Остаток ночи прошел в доме брата. Все вместе отпаивали водой и красным вином без перерыва рыдавшую супругу почившего. Слушали лепетания лекаря о сгущении желчи в жилах и о разрыве каналов циркулирования жидкостей в теле покойного. Молились с отцом Амвросием, успевшем все же исповедать и причастить умиравшего. Георгию раз за разом виделось их последнее расставание: как морщится брат, трет грудь кулаком и обещает договорить завтра.

Вот и доворили…

Утро не принесло облегчения. Вполуха выслушал обычный утренний доклад помощника о ночных происшествиях в городе, о смене караулов дворцовой охраны, а последние слова брата все никак не утихали. Так и билось в ушах: "неправедна!", " не от Бога!".

Обошел посты Большого императорского дворца и Буколеона. Затем, обогнув стадион, вышел к Антиохийскому дворцу, проверил посты уже там. Все было в порядке, как и всегда. Вот только привычные действия сегодня никак не желали втягивать его в обыденную круговерть повседневных мелочей. Ум не цеплялся за них, отталкивал, оставлял снаружи. Сам же вместо этого вел и вел безмолвный диалог с Константином, который все стоял перед глазами, совсем как в те, последние минуты, и что-то говорил, что-то спрашивал и ожидал от него ответа…

Ноги сами привели ко входу в притулившуюся неподалеку церковь Святой Ефимии.

Запалил свечу от уже горевших под иконой Божьей Матери, перекрестился. Ноздрей коснулся чуть сладковатый запах плавящегося воска. Так как же быть ему — верному стражу императора? С изумлением он понял, что вопрос, произнесенный впервые, на самом деле давным-давно уже сидел где-то в глубине души. И там, из глубины, точил, точил, точил эту самую душу.

Ведь не слепой же он, в самом деле! И за три-то с лишним года службы во дворце не мог не видеть, кто и как пользуется "волей императора", чтобы набивать свою и так уже лопающуюся мошну. "Защищать подданных", — сказал вчера брат. Кого и когда защитил басилевс за то время, пока он, Георгий Макремболит, служил ему?

Никого…

Лик Христов вопросительно взирал на друнгария из-под купола, как будто тоже спрашивая: "Так кого защитил господин твой?" А, может быть, и не спрашивая? Может, требуя? Ведь сказано: открывай уста твои за безгласного и для защиты всех сирот. Открывай уста твои для правосудия и для дела бедного и нищего. Разве не этого требует Господь от царей, поставленных Им над народами и племенами? И как же назвать того, кто отверг наказ самого Господа?