Андрей Франц - Путь на Хризокерас

Не то, чтобы господин Дрон ощутил вдруг персональную ответственность за людей Ричарда — вовсе нет, да и с чего бы? Просто как-то приглянулся ему молодой рыцарь. Ведь бывает так, что одного взгляда достаточно, чтобы почувствовать — вот, хороший человек, и все тут! И поселяется в сердце приязнь, не подкрепленная никакими особыми доводами со стороны рассудка.

А, может быть, дело было в том, что слишком мало внимания уделял почтенный олигарх своему собственному отпрыску, который грыз сейчас гранит науки где-то в Гарварде? И молодой де Корнель каким-то боком угодил в ту ячейку широкой депутатской души, что заготовлена была под заботу о сыне? Заготовлена, но так толком и не использована? И нужно было запасенные впрок залежи заботы на кого-то расходовать?

Кто знает! Однако решение вызрело мгновенно и никаких иных толкований не допускало. Парня нужно спасать! Так что, дождавшись ночи, когда уснул и сам узник, и его "неусыпная" стража у входа, господин Дрон материализовался внутри ветхого узилища. Легкий хлопок по плечу:

— Т-с-с-с… — одна рука крепко зажала де Корнелю рот, палец другой прижат к собственным губам, призывая к молчанию. Полная луна за окном давала достаточно света, так что узнать господина Дрона было не трудно. — Тихо-тихо-тихо… Я пришел с миром. Что случилось? Почему ты под охраной?

Молодой рыцарь явно узнал "мессира Серджио". Дикий испуг пропал из глаз, тело расслабилось. А вопросы, заданные приглушенным шепотом, и вовсе заставили включиться мозги.

— Мессир Адам Брион, — ответил он тем же приглушенным шепотом, — это он приказал заключить меня под стражу. — Затем, увидев непонимание в глазах ночного визитера, де Корнель добавил, — это маршал нашего ордена.

— И чем же ты не угодил маршалу?

— Он еще раньше, еще до начала этой кампании, требовал уничтожать исламское и иудейское население тех городов, которые откажутся добровольно открыть свои ворота крестоносцам. И начать с Иерусалима. Поначалу лишь немногие поддерживали его. Но теперь, после нескольких неудачных штурмов, обозленные потерями вожди похода также желают большой крови. Как сто лет назад, при взятии Иерусалима воинами Готфрида Бульонского. Я пытался убедить авторитетных братьев-рыцарей потребовать вынесения вопроса о судьбе жителей покоренных городов на Капитул ордена. Именно под это условие Амори Иерусалимский позволил строительство зерновых складов на Кипре. Но куда там! Вместо этого сам вот, — де Корнель невесело ухмыльнулся, — оказался под стражей. С перспективой орденского суда после взятия Иерусалим. И формулировку уже огласили: "За содействие словом и помыслами нечестивым врагам христианской веры". Вот так вот!

Разумеется, рассказ о договоренностях с Амори де Лузиньяном, о делах и раскладах в ордене тамплиеров, о готовящейся резне занял гораздо больше времени, чем это можно было бы подумать, исходя из нашего краткого пересказа. Уже предрассветная свежесть повеяла в зарешеченные проемы окон, когда Жоффруа де Корнель окончательно замолк, тоскливо уставившись на полную луну.

— Стало быть, Адам Брион? — хмуро процедил господин Дрон.

— Да. Он хороший воин — опытный, сильный, умелый… Но кровь пьянит его больше, чем вино! Мне кажется, он и воюет-то не для того, чтобы освободить Гроб Господень, а просто, чтобы убивать и убивать — убивать как можно больше! Кровь сводит его с ума и доставляет наслаждение больше, чем женщина…

— Ага, — еще более хмуро проворчал совершенно поскучневший олигарх, — знакомый случай. Видали мы таких. Ладно, с маршалом вашим разобраться — не велика проблема. А вот как город взять так, чтобы ваши ворвались туда не осатаневшие от потерь и жаждущие крови, а тихо, спокойно, без шума, как говорится, и пыли… Да, это задача посложнее будет, чем какого-то там Адама стреножить. Ладно, разберемся. Значит так: сиди здесь и ни о чем не беспокойся. Когда за дело берется Сергей Дрон, все рано или поздно устаканивается…

Произнеся последнюю фразу, весьма удивившую мессира де Корнеля, ибо прозвучала она на совершенно незнакомом ему языке, почтенный депутат потребовал, чтобы тот отвернулся. Мгновение, и лишь порыв непонятно откуда взявшегося ветра толкнул молодого рыцаря в спину. Он тут же обернулся, но тщетно: его тюрьма была пуста. Надо же, каким удивительным колдовством владеют эти посланцы Пресвитера Иоанна! Ну да ладно, еще два-три часа для сна у него определенно есть.

Пробуждение мессира де Корнеля оказалось весьма своеобразным и где-то даже бурным. Близящийся рассвет едва лишь позолотил вершину Елеонской горы, а сам узник досматривал предпоследний и самый сладкий сон, как дверь его тюрьмы с треском распахнулась. Могучий пинок едва не сорвал ее с петель. Граф Мендиш стоял посреди импровизированного узилища с наполовину вытащенным из ножен мечом. Бурно вздымающаяся грудная клетка, хрип из натруженных легких — все говорило о том, что граф мучительно пытается успокоить сорванное быстрым бегом дыхание. На его лице ярость боролась с недоумением, а слипшиеся волосы и струйки пота, протянувшиеся ото лба к подбородку, весьма живописно завершали образ.

Встревоженные столь необычайным вторжением, стражники опасливо поглядывали на его светлость, не решаясь, однако, задать вопрос о причинах. За спиной португальца виднелась весьма внушительная кампания: несколько испанских и португальских сеньоров, орденский кастелян и где-то с полдюжины братьев-рыцарей. Взлохмаченный, с соломой в волосах узник, тяжко освобождаясь ото сна, откровенно ничего не понимал. Потратив изрядную часть ночи на беседу с ночным гостем, он совершенно не выспался, так что голова просто отказывалась соображать. Но более всего, как оказалось, ничего не понимал сам граф Мендиш.

— Вы… здесь?! — изумленно выдохнул он, с огромным недоверием оглядывая де Корнеля с ног до головы.

— Помилуйте, мессир, а где же мне еще быть? Возможно, вы не знаете, но вчера пополудни я был, согласно приказу мессира Адама Бриона, помещен под стражу. И с тех пор мои возможности перемещения довольно основательно сократились. Так что, мне сейчас крайне затруднительно находиться где-либо в другом месте, кроме как здесь…

— Маршал Брион убит, — хмуро буркнул граф, не сочтя необходимым скрывать причину своего, столь необычного, появления.

— Что? Убит?!

— Да, найден сегодня мертвым в своем собственном шатре. Всего один удар в сердце. Откровенно говоря, моя первая мысль была о вас, мессир. Сбежали из-под стражи и свели счеты. Однако, вы здесь…

— Я-то здесь, а что охрана маршала?

— Божатся, что всю ночь глаз не сомкнули. Мол, все было тихо.

— Чертовщина какая-то…

— Да какая там чертовщина, — проворчал один из братьев-рыцарей, привлекая к себе всеобщее внимание, — ясно же, что здесь побывал один из молодцев Горного Старца. Все приметы налицо. Тихо пришел, тихо ушел, никто ничего не видел. И всего один удар. Кинжал — любимое оружие низаритов. Охрану лагеря нужно удваивать, не то эти канальи всех здесь потихоньку вырежут.