Марк Лоуренс - Ключ Лжеца

Я развернул пергамент и уставился на номер, словно он мог открыть путь, который привёл ребёнка без гроша в тюрьму должников. А может, открыть ответ на более неприятный вопрос: зачем я трачу время и деньги, разыскивая его? По крайней мере, найти его оказалось удивительно легко и быстро. Дальше надо было вытащить его живым и невредимым туда, откуда он не сбежит. И тогда, возможно, закончатся неприятные и, к счастью, редкие атаки совести.

Год, проведённый в Матеме, вооружил меня ожиданием, что в числах содержатся секреты, но не дал мне инструментов открывать их. Я был плохим студентом, и младшие матемаги вскоре отчаялись меня обучить. Единственная область чисел, которой я находил применение, были вероятности – это было связано с моей любовью к азартным играм. Теория вероятностей, как называют её либанцы, тем самым уничтожая в играх всё веселье.

– 983836681632.

Всего лишь цифры. Центральный Банк? Я-то думал, что найду Хеннана мёртвым в канаве или прикованным к скамье в какой-нибудь мастерской… но не гостем флорентийского Центрального Банка.

Я ещё немного посидел в ресторане, наблюдая, как обедающие поглощают маленькие состояния, и не мог понять, кто из них на самом деле по-настоящему наслаждается пересоленными прелестями, редко разбросанными по их тарелкам.

Я повернулся и дал знак налить мне ещё бокал анкратского красного. Есть особый звук, который издают монеты, задевая друг о друга – не звон и не шелест. Золотые монеты издают более мягкий звук, чем медяки или серебро. Во Флоренции чеканят флорины, которые тяжелее дукатов или золотых крон Красной Марки, а в Умбертиде чеканили ещё двойные флорины, на которых не было головы какого-нибудь короля, или Адама (третьего в своём роде и последнего из императоров), или иного символа Империи – только шифр Центрального Банка. Этот тихий звон золота об золото, двойных флоринов об двойные флорины, сопровождал моё движение, когда я попросил ещё вина, и, хотя это был всего лишь тихий шёпот за потоками бесед, несколько пар глаз повернулись в мою сторону. Золото всегда говорит громко, а в Умбертиде на его голос настроено больше ушей, чем где бы то ни было.

Большинство людей на ланче были современными флорентинцами, которых, как и всех в Умбертиде, влёк поток модных веяний, менявшихся с безумной скоростью. В отношении моды на одежду единственной постоянной в умбертидском стиле было то, что наряды должны быть неудобными, дорогими и непохожими друг на друга.

Я снова посмотрел на номер. Пускай ещё потомится, пока я закончу свою трапезу. В идеальных обстоятельствах надо было дать неблагодарному оборванцу провести ещё месяц на тухлой воде и объедках. Я зачавкал перепелиным яйцом, разглядывая небольшое море многоярусных шляп, склонённых над тарелками. Явно в моде было не снимать их за обедом – по крайней мере на этой неделе. Жаль, у меня не было месяца. Пришло время покинуть город, и задержка даже на день могла оказаться рискованной.

Со вздохом я поднялся из-за стола, положил флорин у основной тарелки и ушёл. Золото, спрятанное по всему моему телу, тихо позвякивало, а избыток, сложенный в портфель, изо всех сил оттягивал мне руку.

Современные смотрели, как я ухожу, инстинктивно привлечённые уходом столь большого капитала.

Та-Нам ждал меня снаружи у "Жирного Гуся", непринуждённо расположившись в теньке, но не дремал. На деньги, уплаченные за сына меча, можно было нанять шестерых охранников, но я решил, что он более смертоносен и определённо более лоялен за свои монеты – лояльность это кредо их касты. Для этой цели таких людей, как Та-Нам, воспитывали и обучали на каком-то чёртовом острове в Африке, очень, очень далеко к югу. Я принял совет матемага и купил услуги сына меча, как только положил в банк свою первую тысячу. Стоимость его контракта сильно её уменьшила, но всё равно, я чувствовал, что совет Юсуфа был ценным – у принца всё должно быть лучшим, и его защита должна соответствовать тому, что защищают. В любом случае, одной из прелестей Умбертиде было то, как магия рынка могла превратить одну монету во множество, плавая в сети кредитов, обещаний и маленьких кропотливых расчётов, называемых "финансовые инструменты". Возможно, впервые в жизни я был в плюсе и мог позволить себе лучшее.

– Пошли, – сказал я. – Мы направляемся в тюрьму.

Та-Нам не ответил и молча последовал за мной. Нелегко было добиться от него ответа. Что бы ни включало в себя обучение сынов меча, оно забирало у них не меньше, чем давало: они так сильно замыкались на своей задаче, что уже не тратили время или мысли на светские любезности и болтовню. К этому времени я мог бы заменить Та-Нама на лучшие механизмы города – если бы захотел. Я уже сколотил состояние средних размеров, ставя торговые суда под флагом бабушки против комплексных фьючерсных опционов на грузы. С состоянием, которое я накопил, я мог бы позволить себе очень многое. Но вряд ли механический солдат оказался бы лучшим собеседником, чем сын меча. И к тому же, игрушки Механика заставляли меня нервничать, хотя охранников лучше было не сыскать. У меня мурашки по коже бежали, даже когда один из таких солдат находился рядом. Постоянное жужжание всех этих шестерёнок и колёс под доспехами, скрежет при каждом движении, множество маленьких зубцов, соединённых между собой, и всё в движении… это нервировало меня, и медный блеск их глаз не предвещал ничего хорошего.

Та-Нам шёл за мной, как и полагается охраннику, который нужен не для шоу, а для защиты – поскольку так он мог всегда держать меня в поле зрения. То и дело я оглядывался назад проверить, там ли он, моя молчаливая тень. Я ещё не видел его в деле, но он определённо выглядел как надо, а об искусстве сыновей меча веками ходили легенды. Его мышцы были крупными и сильными, но не настолько огромными, когда ценой становится скорость. Невозмутимый, крепкий, смотрящий на мир без суждений. Темнее даже нубанцев, а его голова была выбрита и блестела.

– Я даже не знаю, зачем мы туда идём, – сказал я Та-Наму через плечо. – Я же ему ничего не должен. И он сбежал от меня ! Я к тому, что видал я неблагодарных, но чтоб настолько…

Мы медленно, но неуклонно продвигались. За те недели, что я жил здесь, я выучил планировку города, хоть и провёл большую часть времени во мраке обмена, расстраивая трейдеров, играя с процентными ставками и обманывая с плеча.

Люди на узких улицах Умбертиде и огромных залитых солнцем площадях не сильно отличались от людей в самых высококлассных ресторанах. Вездесущие гонцы в чёрных плащах сновали среди многонациональных толп. Соблазны города привлекали посетителей из всех уголков известного мира, и большинство из них уже были богачами. Наверное, не найти другого места на карте, где можно встретить торговца-лингийца с Дальнего Востока, потягивающего кофий за столиком с либанским матемагом, а с ними нубанского торгового агента, обмотанного золотой цепью. На улицах Умбертиде я видал даже человека из Великих Земель за Атлантидским океаном – светлее, чем люди кланов северного Африка, с голубыми глазами, в пёстром одеянии, украшенном перьями и расшитом множеством малахитовых бусин. Я так и не узнал, какой корабль перевёз его через просторы этого океана.