Владимир Свержин - Сыщик для феи

Завершив демонстрацию товара, грусский свечной магнат выложил свое изделие рядом с контрафактными подделками, сопровождая действия словами:

– Видите, совсем не похожи.

– Да-а? – протянул я, искренне удивляясь. – Признаться, я бы на этом не настаивал.

Горицвет Вящеславович застыл с открытым ртом, должно быть, не ожидая с моей стороны подобного хамства. «А что, если Щек попросту пожадничал, – продолжал свои размышления я, пользуясь паузой. – Субурбанцы – народ ушлый. Ложку мимо рта не пронесут. Но чтоб вот так, для себя любимого явный брак хранить? Да и не просто брак, а едва ли не смертный приговор? Нет, это, пожалуй, чересчур! Если бы гражданин Небрит и был замешан в похищении принцессы, этих свечей у него в заведении не сыскалось бы. А если он пытается играть от обратного? Мол, если я сам себя так подставляю, стало быть, наверняка невиновен».

– Да что ж вы такое-то говорите, господин одинец?! – собравшись с силами, выдохнул свечевед. – Коли б вы у нас в селище такую ахинею сморозили, над вами б даже дети малые потешались! В чем же наш панский товар на эту смоглерщину схож? Да вы сами-то в руки их возьмите. Наша во-он какая гладенькая, пальчик по бочку ее скользи-ит, ни за что не цепляется. А тут пальцем проведешь, точно мордой по почтовому тракту! Пробуйте, пробуйте! Это ж надо было такое ляпнуть! Затем на свет их поглядите. Наша-то чуть по краю, видите, будто прозрачненькая. Потому как воск на нее идет особой очистки. Да еще секрет есть, который окромя меня да сына моего никому не ведом. Оттого и свечи наши не коптят ни на вот столечко! А тут что? Воск себе и воск. – Горицвет Вящеславович поскреб вещдок ногтем, понюхал и изрек торжествующе: – Об заклад готов биться, что в том краю, откуда сей товар доставлен, пчелы на клеверных полях промышляют.

«Вот это чутье! – восхитился я. – Вот это экспертиза! Кстати, я ведь Щеку сказал, что у меня сегодня приема нет, так что будь он замешан в деле, со спокойной совестью мог выставить эту делегацию и не подвергать себя опасности. Нет, явно Делли заблуждается. Или Прокопа выгораживает? Вот ведь какое занятное дело получается».

– Опять же фитиль, – не унимался в праведном гневе заводчик. – Против нашего фитиля этот тьфу! Я такой нитью себе портки латать не позволю. А наш-то, наш! Он же свит меленько да гладенько, чтобы горел не спеша и пламя по нему не рыскало. А для благоухания свадебного мы фитили завсегда розовым маслом пропитываем и в воск его чуток добавляем, самую капелечку. Да вы сами-то, господин одинец, понюхайте!

Я послушно взял из рук великого мастера истинную свечу и, поднеся к носу, втянул ноздрями воздух.

– Ну что? – гордо осведомился Горицвет Вящеславович. – Чуете аромат? А коли таких свеч не одна, а пара сотен враз горят, это ж такая лепота и благорастворение воздухов, аж сердце заходится!

– Ну хорошо, – кивнул я. – Вы меня полностью убедили. Свечи, которые горели во дворце, не имеют ничего общего с вашими. Но на самом деле вопрос-то остался прежним. Вы сделали для свадебного обряда десять пудов свечей и отправили их во дворец. Там груз, прибывший от вас, коморий дворцовый принял и согласно договору, или рукобитию, уж точно не знаю, оплатил. Я верно говорю?

– Так оно и было, – кивнул Горицвет. – Все как водится. Сговорились, по рукам ударили. А вон Фрол, возчик мой, из Торца в обрат все монеты в самый раз точнехонько привез. Ему еще из столицы коморий трех вершников [20]дал, чтоб лихие злыдни по пути не обобрали.

– Угу. А туда он, стало быть, ехал без охраны, – хватаясь за тонюсенькую ниточку, уточнил я.

– Ну вот еще! Зачем же ему до Торца-то охрана нужна? Он же свечи вез. К чему злыдням столько свечей? Торговать они не торгуют, а коли себе зажечь, так городовая стража за версту учует.

– Скажите, будьте любезны, а где сейчас ваш возчик? – вкрадчиво поинтересовался я.

– Да где ж ему быть, как не тута. Вон стоит, кучму [21]мнет. – Горицвет Вящеславович хозяйским жестом ткнул в долговязого детину, нервно тискающего в широких ладонях мохнатую шапку.

– Во-от оно что, – протянул я. – О-очснь интересно. Ну что, уважаемый Фрол, простите, не знаю, как вас по батюшке, ничего не желаете мне поведать?

Прямо сказать, у меня не было сомнений, что местный водила желает дать исчерпывающие чистосердечные показания. Причем, как говорится, не за страх, а за совесть. Уж очень он мялся, точно три дня не мог дойти до сортира. Стоило отзвучать моим словам, как вышеуказанный Фрол, сорвавшись с места и бросившись к ногам благодетеля, запричитал скорбно:

– Помилосердствуйте, отец родной! Не губите душу грешную! Виновен я перед вами, ой как виновен!

– А ну, Фролка, пес смердящий! – прогрохотал грозный хозяин. – Кайся, талагай [22], какую мне каверзу учинил! Я ж тебя, фафан [23]приблудный, своими руками в крендель заверну!

– Не губите, отец родной! Леший попутал!

– Всю правду говори, каженник [24]! – отвешивая тяжкий подзатыльник, гремел заводчик. – Да подымись с колен! Неча мне на сапоги слюной брызгать!

– Почтеннейший господин одинец, – вскакивая на ноги, затараторил Фрол, почесывая ушибленное место. – Вот как на духу, как же дело-то было! Я в тот день, когда свечи во дворец отвозил, загодя выехал, дабы по пути еще в кружало заглянуть. Ну там медовухи пропустить или сбитня отведать.

– Ты говори-говори, – не унимался Горицвет, – да токмо не всуе языком воздух толки! Нешто господина рьяного одинца твой сбитень интересует?

– Так ведь там же все и случилось, – начал оправдываться возчик.

– Ничего, рассказывайте по порядку, как было дело. Мы не торопимся, – обнадежил я и без того обескураженного возницу.

– Ну так вот, – немного успокоенный моими словами, продолжил Фрол. – Только, значить, я чарку-другую пропустил, как подсаживается ко мне малый. По повадкам видать – гоголь-птица. А на одежку глянуть, так вроде из наших. Выставил он мне, значить, чару зелена вина и грит, я, мол, тоже возчик, как и ты, да вот какая досада вышла. Выдалась, грит, мне, ну, то есть ему, конечно, оказия аж за Орел-камень ехать, а ступицы на колесах у возка как на грех побитые. Ну то есть не так чтоб совсем, но даже до Ирмет-реки не доеду. Вот он и грит, давай махнемся возками не глядя. Ты мне свой, уж больно он у тебя, ну то есть у меня, ладный, а я тебе свой. И к нему в придачу, ну там на починку-покраску, еще двадцать убитых енотов. Ну и груз, понятное дело, мои люди, его то есть, сами враз перекидают. А я ж не будь дурак, смекаю, что куш немалый выходит. Я на битых ступицах уж как-нибудь до Торца дошкандыбаю, а ежели к двадцати монетам да десяток присовокупить, это ж еще один возок приобресть можно! Прямая выгода! Ну, пью я, значить, и вижу, малый-то ума невеликого, цены толком не сложит. Я с ним еще и в торги вошел. Так он, олух, пять монет накинул! Выпили мы по чарке, по рукам ударили, он деньги отдал да и ушел. А я посидел немного, еще чуток хлебнул, на двор вышел, гляжу – стоит возок. Моего, конечно, малехо похуже, но не дурной, вполне справный. Стоит, уже и конями моими запряженный, и свечи, – он тяжело вздохнул, – переложены. Ну я на радостях-то и не посмотрел, не проверил, значить…