Елена Филон - Меченая:Скала

дубликаты не контактировали между собой, по крайней мере, до тех пор, пока не будет

стопроцентной уверенности, что для каждой копии это безопасно. Мы считаем, что все,

кто пережил Конец света, уже доказали свои сильнейшие стороны.

«Надеюсь Завир и прочие моральные уроды таких сторон не имели».

— Значит, есть шанс, что ты и Иви однажды не убьёте друг друга?

Я рассчитывала на улыбку, но Анна наоборот помрачнела, вновь принявшись

отстукивать ногтями по металлической столешнице:

— Мы стремимся к этому, но, если и хочешь знать моё личное мнение, я считаю,

если двойники и в правду выполняют свою линию развития, если они должны до чего-то

дорасти, кем-то стать, то не все могут прийти к финишу. Не может быть двух Пушкиных

или двух Гитлеров.

— Жуть какая-то…

— Наука.

Глава 46

Два дня без просвета.

Два одинаковых, серых, бесполезных дня.

Два дня без Чейза.

Анализы, тесты, снова анализы и снова тесты. Крохотная комнатка по соседству с

такими же крохотными комнатками в жилой части подземной станции. Множество дверей

ведущих прочь из корпуса и все запреты. Кодовые замки, магнитные карты, камеры в углу

каждого помещения. Общая столовая, общая гостиная, общая душевая, общий туалет.

Личная зубная щётка.

Анна заверила, что это лишь на несколько дней. Анна заверила, что моё

пребывание в жилой части станции необходимо руководству. Оно желает удостовериться,

что я не законченная психопатка и вполне могу существовать в цивилизованном

обществе, то есть в Оазисе, куда нас с Чейзом планируется отправить. Разумеется, после

реабилитационной капсулы, о которой говорят все, но никто не в курсе, что это такое. По

заверению Анны знаю лишь то, что мне якобы должно там понравиться.

Чушь.

А общество-то и впрямь цивилизованное! Все улыбаются, здороваются друг с

другом, проводят время вместе: за играми, за просмотром фильмов каждый вечер

транслирующихся на огромной плазме в общем зале. И никто из этих людей даже не

подозревает, что точная копия большинства из них сейчас обживает просторы Оазиса,

дышит свежим воздухом, пытается выстроить жизнь заново, возможно решает снова

завести семью, детей — передать их общий ген потомству, выполнить миссию

возложенную природой.

Этот жилой корпус станции люди называют домом. Таким громким и печальным

словом. Всем им сказали, что территория для заселения — Оазис, — полным ходом

застраивается и подготавливается к жизни. Никто из здешних не знает, что их ген, судя по

всему, просто оказался слабейшим, раз в Оазис повезло отправиться не им, а их точным

копиям. Логика.

Не скажу, что здесь плохо. Точнее плохо, но только для меня. Я просто не могу

существовать в подземной консервной банке и при этом радоваться жизни, или хотя бы

делать вид. Здесь отличные люди, вкусная еда, горячая вода, чистые простыни. И полное

отсутствие солнца. Для меня это клетка. Для них — дом.

Кажется, мой ген давно должен был сдохнуть. Понимание происходящего, модель

идеальной жизни в моей голове слишком не правильная — не подходящая под замыслы

природы. Уверена, меня давно не должно быть в живых. Я «косяк». Исключение из

правил. Как там Дженни говорила? Бельмо на глазу? Белая ворона? И она попала в точку!

В прочем… сама Дженни оказалась ничем не лучше.

Душ – завтрак – анализы – тесты – обед - время отдыха – ужин - приём

успокоительных препаратов и прочих прописанных медикаментов – кино - сон.

Психбольница.

Мне жаль этих людей, в отличие от тех, кому повезло попасть в Оазис.

Счастливчики хотя бы не под землёй. Их кожа не зудит от постоянного искусственного

освещения.

Охранников нет, но на остальную территорию станции не попасть — двери

заперты, и без ключ-карты их не открыть. Да и если открою, что изменится? Как я без

оружия прорвусь через охрану? Как попаду на поверхность? Как найду Чейза?

Да и разве это не он обещал меня найти?

Где вообще его носит?! А что если от него уже избавились?..

Стены давили на меня, серо-синяя обстановка заставляла задыхаться. Я

становилась параноиком! Грёбаным параноиком!

В жилом корпусе хватало рабочего персонала, но никто из них понятия не имел о

каком Чейзе вообще идёт речь. И чем чаще я получала такой ответ, тем сильнее

становилась моя паранойя.

От него избавились. Точно. От него избавились.

Третий день. Четвёртый. У меня перестали брать анализы и прописали какие-то

жёлтые таблетки под видом успокоительных. Я смывала их в унитаз. Предварительно

опустошая желудок.

Чёрт. Это точно психушка. А жилой корпус — место избавления от слабых генов.

Бинго! Я была уверена в этом пять минут назад, пока не передумала и решила, что скорее

всего над нами будут ставить опыты, быть может пустят на органы, но убивать не станут.

Анна не появлялась.

Я искусала губы в кровь. Снова взялась за привычку грызть ногти. И практически

не спала — в потолке над моей кроватью скоро появится большая дыра.

Понимание того, что если продолжу в том же духе, то стану неврастеничкой и

закончу свои дни здесь же — в подземной консервной банке, как снежный ком свалилось

на голову на седьмой день моего пребывания в жилом корпусе.

Брожение из угла в угол и «Титаник» третий раз за неделю, потому что

большинство здешних дам оказались сумасшедшими поклонницами мистера Ди Каприо,

кому хочешь крышу с места сдвинет.

А на утро восьмого дня в главные двери ведущие вон из корпуса, вошла Анна, а

вслед за ней белокурая девушка в белой сорочке и больничных тапочках. Кристина.

Мои ноги со свистом рванули с места. Кажется, я даже кого-то зацепила плечом и

даже не потрудилась извиниться — а здесь так принято, чёрт возьми!

Это была Кристина! Она самая! Настоящая! Живая и здоровая!

Моя девочка…

Я не слышала, что говорила мне Анна, потому что кровь бурлила в ушах под

громкий аккомпанемент сердца. Все звуки были размазанными, как туманная дымка. Я

звала её. Звала Кристину. Держала её миленькое личико в своих ладонях, заглядывала в

почти прозрачные серые глаза… В такие пустые, безжизненные глаза. Я исследовала её

тело на наличие укусов, но быстро бросила это дело: если бы рафки заразили Кристину,

она не была бы сейчас здесь — в жилом корпусе.

Но она не отвечала. В её глазах не было абсолютно ничего. Никаких эмоций, никак

признаков узнавания, или наоборот недоумения. Она казалась выпотрошенной, лишённой

души оболочкой. Такой странной, такой холодной и недосягаемой, как самая далёкая

звезда в небе.

Анна наконец достучалась до моего сознания, требуя, чтобы я отпустила и без того