Эдуард Веркин - Место Снов

Я ответил, что не умею рисовать портреты, и вообще, нам нельзя на заказ работать. Но этот старик канючил и канючил, говорил, что он обошел уже кучу художников, и все они ему отказали, так что мне, в конце концов, надоело, и я согласился. У этого старика была машина, такой древний «уазик», мы отправились в сторону пригородов. Долгие тянучие пригороды, мы, наверное, полчаса по ним виляли. Потом вышли возле дома. Трехэтажник такой, квартира под крышей. Старик пообещал, что даст мне тысячу за портрет. Но мне уже никаких денег не хотелось, хотелось свалить отсюда подальше. И побыстрее. Мы поднялись по лестнице и вошли.

Я почему-то представлял, что дочь старика – девчонка, но она оказалась женщиной, ей было лет, наверное, сорок. И она была совершенно мертва. Даже окоченела уже. Этот старик сел на стул и не вставал, а я совершенно не знал, что делать, сидел на другом стуле и молчал. Так мы, наверное, час сидели, уже темнеть стало. Мне было страшно. Тогда я взял карандаши и стал рисовать. Рисовал и рисовал, и стало совсем темно, я даже почти уже не видел, что я рисую. В конце концов я просто уснул, а проснулся только утром. Старик все сидел на том стульчике. А в моей руке был рисунок.

Дочь старика.

Как живая. Я даже испугался, мне показалось, что она как-то перешла на рисунок. Старик как увидел, так одурел просто, выхватил рисунок и убежал куда-то. А я еще немного посидел, а потом тоже ушел.

Дома, конечно, влетело, что я не ночевал, но я не очень расстроился, радовался, что могу теперь рисовать портреты. В этот же день я отправился в класс и попытался нарисовать портрет своего приятеля. И у меня не получилось. Я старался, старался, но – ничего. Потом один художник, он у нас читал композицию, сказал мне, что однажды уже встречался с таким явлением. Это… Короче, оказалось, что я могу рисовать только тех, кого кто-то сильно любит. Именно кто-то, а не я сам. Этот дед очень, очень любил свою дочь, поэтому она у меня и получилась. А потом…

– Э-эй! – позвали сзади.

Зимин оглянулся.

Из-за деревьев выглядывали Тытырин и Снегирь. Они были вполне ничтожны и замизераблены, такие писатели Зимину понравились гораздо больше.

– Чего надо? – грубо спросил Поленов.

– Поленов! – позвали с почтительного расстояния Тытырин и Снегирь. – Поленов, оставь нам хоть чего-нибудь, у нас от желудей заворот кишок!

– Вы лодыри, – отвечал Поленов. – Я ничего вам не оставлю, жрите желуди! Желуди – самая подходящая для вас еда.

– Мы не лодыри! – крикнул вдогонку Тытырин. – Мы художники слова!

Поленов остановился.

– Художники, говорите? – ухмыльнулся он. – А ну, художники, придумайте рифму к слову «венгр»?

Тытырин и Снегирь тупо переглянулись.

– Пусть отдаст машинку! – осторожно крикнул Тытырин. – Она нам нужна как инструмент.

На это требование Зимин ответил полуприличным жестом. Настаивать писатели не решились.

– Вот и я о чем говорю, – вздохнул Поленов. – Болваны и дурошлепы. Ладно. Слушайте. Через неделю я буду проходить в обратном направлении и проверю. Если придумаете рифму к слову «венгр», так и быть, я дам вам немного еды. И еще. Если через неделю не выложите мне вменяемую пьесу, я вас…

Поленов сделал паузу.

– Я вас назад отправлю. В мир. Работать будете, понятно? Но сначала два месяца у меня отхолопствуете.

– Хорошо, Поленов, – ответили Тытырин и Снегирь дружно. – Только ты не забудь, ладно? Зайди к нам?

Поленов кивнул затылком.

И они пошли дальше по тропинке.

– А какая рифма к слову «венгр»? – спросил Зимин, когда почувствовал, что Тытырин и Снегирь растворились между деревьями.

– К слову «венгр» нет рифмы, – ответил Поленов. – Во всяком случае, никто пока ее не придумал.

– А зачем тебе пьеса была нужна? – спросил Зимин.

Поленов не ответил, указал пальцем.

Дубо-березовая роща обрывалась в пустыню.

На краю пустыни стояли три большие повозки.

Такие повозки показывают в фильмах про жизнь американских пионеров, откочевывающих на Дикий Запад. Каждая повозка была запряжена парой упитанных лошадей, борта были высокие, в случае нападения индейцев можно было составить повозки в круг и отстреливаться из-за них неограниченное время.

Зимин подумал, что при нападении три повозки в круг не поставишь, разве что в треугольник. А из треугольника отстреливаться, наверное, труднее, чем из круга. Да и индейцев тут вряд ли найдешь, с индейцами в Стране Мечты тугота.

На выпуклых матерчатых боках повозок аккуратными красными буквами было написано:

«Бродячий Театр Поленова».

Поленов долго смотрел в бинокль, потом сказал:

– Чуть влево. Они флаг подняли, мы как раз на это время договаривались. Ждут.

Зимин вгляделся в указанном направлении и действительно заметил – на длинном шесте болтался змеистый зеленый вымпел.

– Звони, – сказал Поленов. – Самое время звонить, деревня совсем рядом уже. А то еще рогатину какую-нибудь запустят…

– Угу, – кивнул Зимин.

Он вылез на крышу повозки, накинул на ступню петлю от колокола и принялся дергать в такт с покачиваниями повозки. Над степью поплыл тягучий звон.

Зимин устроился поудобнее, ворочал ногой и смотрел по сторонам.

Место с мачтой медленно приближалось. Зимин порадовался за этих гномов – маскироваться они умели просто здорово. Если бы не зеленый флаг, обнаружить гномовское поселение было бы довольно трудно. Наверное, даже невозможно.

Почти до самого поселения никаких признаков чьего-либо обитания не наблюдалось. Обычная степь. Сухая трава, чахлые деревца саксаульного типа, редкие, похожие на мексиканцев, кактусы, перекати-поле.

Степь, степь, степь.

Повозки приблизились к заставе, из окошка выставилась пушка.

Вообще-то Зимину показалось, что пушка не настоящая, а глиняная, что она предназначена не столько для поражения противника шрапнелью или там картечью, сколько для его отпугивания. Да и откуда у гномов порох?

Но чтобы гномов не злить, Зимин сделал вид, что пушкой вполне впечатлился.

– Привет, ребята! – кивнул гномам Поленов. – Узнали нас?

Гномы ничего не ответили, но хилый шлагбаум стал подниматься, а зеленый флаг на шесте опускаться. Он опустился совсем, и гномовское поселение уже нельзя было обнаружить, разве что поднявшись над степью на монгольфьере.

Поленов цокнул языком, и повозка перевалилась через край воронки. У Зимина перехватило дыхание от открывшегося вида.

Здоровенная круглая яма в земле. Даже не здоровенная, а просто грандиозная. Целый город, построенный ниже общего уровня. Гигантское пуэбло, только перевернутое вверх ногами. Яма напомнила Зимину разработанную алмазную трубку. Конус, уходящий вниз на глубину почти в километр. Воронка. С противоположной стороны воронки тек ручей, на одном из витков спирали он отрывался от земли и обрушивался вниз водопадом, который скапливался на дне болезненно голубым озером. Зимин заметил, что звезды в этом озере отражаются даже днем. И еще на озере резвились похожие на игрушки парусные лодки.