Юлия Фирсанова - Тиэль: изгнанная и невыносимая

– Это ты чего, до того, как дворецким стать, на службе у кого из Взирающих отирался? – изумился Нартар.

– Боги с тобой, лейдас! – возмутился пожилой мужчина. – Семь лет назад вора я канделябром близ покоев лейдин баронессы на лестнице убил. Думал, что оглушу, а силы со страху не рассчитал. Упал воришка и Илту душу отдал. Я тогда испугался, а поутру его нашли, решили, что сам он головушку свою о ступеньки расшиб.

– Так-так! – чуть ли не всхрапнул боевым жеребцом да не забил копытами гоблигном. – Семь лет, апартаменты лейдин Сольмерин, рядом с малой лестницей… Вот за кого лейдин должна в клепсидру Великой Матери плеснуть водицы и Илтовым спутникам-теням монет сыпануть! Не вора ты пришиб, Брисмис! Душегуба известного, до женского тела охочего, что тайком по знатным домам шастал и следы кровавые оставлял, ты канделябром приголубил в ту ночь! Стражи его знали, да изловить все не могли. И мы проморгали, через подвал скотина влезть ухитрился, а ты одолел!

– Все от бессонницы случилось, нечего мне подвигов приписывать, – забормотал старикан, пришибленный известием о героизме собственного поступка. Бормотал, а сам будто распрямлялся, не спиной – душой. Видно, тяготила его мысль о нечаянном убийстве пусть и негодного человечишки. Но раз дело так повернулось: не вора упокоил, а госпожу защитил, то и совесть перестала терзать дворецкого.

– Вот именно что подвиг! Лейдин Сольмерин спас, честь и жизнь защитил, тебе своим поступком гордиться впору было, а не таиться! Мы-то тогда решили, спутники-тени душегуба покарали, сам оступился на лестнице, а теперь знаем, чью руку Илт направлял, – крякнул Нартар, явно зауважавший отважного старикана. Кинтер тоже вмешался: пообещал дворецкому награду, не за убийство, ясное дело, за такое пусть стража платит, а за преданность роду Фрогианов и спасение матери. А Тиэль мысленно отметила, что недаром дворецкий пах полынью и лавандой, убивающими мелкую гнусь, а выглядел куском гранита, обернутым в дубленую кожу.

Горничная Шантинь к воровству тоже никакого отношения не имела, зато имела что сказать лейдасу барону. Так и выпалила, встав посреди приемной, сжимая аккуратные пальчики в кулачки и встряхивая симпатичными локонами цвета спелого каштана:

– Не следует верить лейдасу барону этой мымре Златиэль! Обманет она непременно нашего милого господина! Она ж, фифа крашеная, такая же эльфийка, как я! Небось, если что пропало, она и сперла!

– Почему крашеная? – подала голос из-за ширмы Тиэль, довольная тем, как слова горничной подтверждают ее предположения касательно происхождения «эльфийки».

– Потому что переделывала ей растрепавшуюся прическу к балу, так корни волос у нее черные! Не бывает эльфов с черными волосами, даже полукровок не бывает! Глаза-то любые могут случиться, а волосы всегда-превсегда светлые! – гордо поделилась сведениями Шантинь.

– И чего раньше-то не сказала? – крякнул Нартар.

– Да кто ж мне поверил бы? Сказали б, очернить хозяйскую избранницу захотела, и выставили бы из особняка! К тому ж не дело это – прислуге о господах сплетничать. Вот и молчала, – с достоинством ответила девушка и запоздало прикрыла болтливый рот ладошкой, ушки с кисточками прижались к голове, а выпученные зеленые глазки и виновато-шкодливое выражение мордахи оборотницы были неописуемо колоритны. Открывая перед горничной кабинет барона, страж трясся от беззвучного хохота.

Мыслями Кинтера эльфийка не интересовалась. Захочет узнать правду о возлюбленной – узнает, не пожелает – молотком не забьешь. Влюбленные упорны в достижении своих целей и чаще всего наиболее упорны именно в заблуждениях. Тиэль никому открывать глаза не собиралась. После собственных злоключений эльфийка считала зрение весьма специфическим органом чувств. Кто не желает – не видит, хоть сто раз лицом в очевидное ткни, кто жаждет узреть – узрит и там, где ничего нет вовсе. Тот же Диндалион, владыка Дивнолесья, вдруг решил, будто ее официальная улыбка – знак не вежливости, а расположения или даже нечто большего. И комом покатились неприятности.

Будучи распахнутыми кем-то другим, а не собственно обладателем зрения, глаза могут все равно остаться слепыми или, уж если раскрылись, принести заодно с нужной картинкой реальности ненависть к указующему. Учить чему-либо того, кто знаний не желает, – занятие, редко являющееся благодарным, учить жизни – занятие, неблагодарное по определению. Тиэль предпочитала оставить юному барону простор для личных ошибок, без которых невозможно взросление, и сосредоточиться на действиях, за которые ей обещали плату, – поисках соучастника кражи. Злитаэль к похищению регалий никакого явного отношения иметь не могла. Принципиальный вор никогда не взял бы заказ у чужой Фрогианам девицы, будь она хоть сто раз потенциальной невестой и неэльфийкой. В храме ритуала обручения не было – значит, на реликвии роток не разевай!

Поток слуг и стражей мало-помалу превратился в ручеек. Новостей, способных пролить свет на местонахождение драгоценностей, больше не случилось. Тиэль уже почти уверилась в том, что оставшиеся крупицы листа будут потрачены впустую, когда в приемную, пройдя как нож сквозь масло через заслон из орка с вампиром, всплыла дама. Очень ухоженная светло-русая женщина приятной наружности, похожая на юного барона чертами лица. Возраст уже успел отпечататься на ее челе, но эти отпечатки пока еще неплохо прикрывались умело подобранной косметикой, правильным покроем и цветом одежды. А вот неодобрение женщина демонстрировала открыто и даже не думала скрывать.

– Нартар! Что затеял мой сын? Почему в особняке нет слуг? – с порога потребовала ответа вдовствующая баронесса.

Тиэль, в момент открытия двери машинально бросившая порцию порошка на угольки, искренне пожалела о трате снадобья.

– О, вот и сердитая мамочка нашего малыша! – оживился Адрис и оценил визитершу по-мужски: – А ничего еще так баронесса-то, в соку.

– Лейдас Кинтер ищет соучастников похитителя реликвии, лейдин, – почтительно ответствовал Нартар. По опыту общения с этой дамой гоблигном знал: старшей баронессе проще сказать все и сразу, чем терпеть выедание мозга чайной ложечкой.

– Какие глупости, у наемника не было здесь сообщников, он сам передавал мне регалии, – выпалила баронесса и застыла статуей, приоткрывшей рот.

– Мама! Ты? Но зачем?! – Кинтер, не утерпев, распахнул дверь кабинета и подлетел к родительнице, угодившей в ловушку для преступников из-за собственного неуемного желания контролировать сына. Предусмотрительный начальник стражи, едва начались столь убийственные откровения, даром что ловким изяществом эльфов не обладал, выскользнул за дверь, как тень, и прикрыл ее, оставив лишь щель на волосок.