Дмитрий Гарин - Враг престола

Проследив за её жестом, Ош чуть заметно помрачнел.

— Это место, где от стали людей погибло моё племя, — ответил он, стараясь не смотреть на неё. — Когда–нибудь я вернусь туда.

Анастасия какое–то время молчала.

— Когда это произошло?

Ош вернулся к бумагам. Ему неприятно было говорить об этом с ней.

— Два года назад. В конце осени.

Он не поднимал глаз, а потому не заметил, как изменилось лицо девушки от его слов. Во взгляде её будто что–то дрогнуло. Память услужливо воскресила картины минувших дней.

— Мне… очень жаль, — протянула Анастасия и, отвернувшись, вышла.

В коридоре она столкнулась с Зорой. Перепалки между ними уже успели стать обычным делом, но на этот раз ссоры не произошло. Погружённые в свои мысли, они разминулись, не проронив ни слова.

Одна из них думала о ребёнке, которого носит под сердцем, другая — о превратностях судьбы, ведь именно её отряд оборвал жизни орков племени Кости на том дождливом осеннем поле два года назад. Тогда это казалось ей правильным. Теперь в душе Анастасии поселились сомнения.

— Мой герцог? — Опустившись на одно колено, рыцарь склонил голову в ожидании ответа, но господин его медлил.

Холмы, возвышающиеся близ деревеньки Рожна, окрестный люд именовал Седыми. Обилие голубой глины в этих местах придавало им характерный цвет. Джон Редклиф подумал, что с тем же успехом их можно было назвать «лысыми». В конце концов, на пологих каменистых склонах сейчас не раскинуло ветвей ни одно дерево. Лишь пожухлая трава да мох всё ещё цеплялись за редкие островки истощённой земли, на которой когда–то рос густой чащобный лес.

Погода была пасмурная, почти дождливая. В ясный день, забравшись на Седые холмы, далеко на юге можно было разглядеть величественную громадину Королевской пики, словно подпирающую небосвод. Сейчас же высочайшую гору королевства скрывала зловещая свинцовая дымка надвигающегося ненастья.

— Дождь будет… — задумчиво произнёс герцог.

Юго–восточный ветер доносил звуки боя. Редкие трубные сигналы то и дело разрезали какофонию из лязга стали и криков людей.

— Милорд? — переспросил рыцарь, подняв глаза.

Войска принца и графини Тибальд, узурпировавшей престол, сошлись на рассвете. Первая волна лёгких всадников юга разбилась о ряды тяжёлой кавалерии королевских сил Адаманта. Этот успех вселил уверенность в наследника престола, и он продвинул войска дальше на восток. Преследуя отступающих конников, королевские гвардейцы не заметили, как с противоположного фланга зашёл отряд лучников. Самоуверенность принца дорого обошлась его всадникам. Потеряв четверть людей убитыми и ранеными, они сошлись в рукопашной схватке с основными силами графини до того, как на помощь успела прибыть пехота.

Задумчивым взглядом герцог наблюдал за тем, как люди в долине убивают друг друга ради амбиций своих господ, золота и туманных идеалов. Как до этого дошло? Всю свою жизнь хозяин Предела защищал королевство, и вот теперь оно само разрывало себя на части изнутри. Он чувствовал себя обманутым. Обманутым и бесполезным.

Внизу кипело и пенилось кровавое море из стали и плоти. Страшное чудовище войны, питающееся страданиями и смертью. Человек бросался на человека, солдат на солдата. Щиты отражали удары мечей, боевые молоты пробивали доспехи. Копьё вонзалось в грудь скакуна, обрушивая его на землю, но вслед за ним падал и копейщик, сражённый стрелой или секирой.

Перехватив инициативу, войска графини оттеснили силы принца на прежние позиции, но исход сражения всё ещё был неясен. Во всяком случае, стороннему наблюдателю, но не Джону Редклифу. Манжету перчатки словно обжигало тайное послание, которое герцог не осмелился ни уничтожить, ни оставить дома.

«Герцогиня у нас. Не вмешивайтесь».

Разум его понимал, что уступки бесполезны, что Элизабет всё равно не отпустят домой. Слишком ценным заложником была супруга хранителя Предела. В то же время сердце отчаянно хваталось за любую надежду, любую возможность спасения. Пускай даже ложную и напрасную. Перед предками и богами он обещал охранить суженую от горестей и всякого вреда. В его памяти слова брачной клятвы звучали так отчётливо, будто он произносил их вчера. Впрочем, это была не единственная его клятва. Рыцарская, герцогская и, что самое главное, королевский обет верности и служения.

В голове герцога все эти клятвы сражались с неистовством затравленных зверей.

«Чепуха. Король мёртв. Принц? Самовлюблённый сопляк, проворонивший по глупости собственную столицу. Я ничего ему не должен».

Герцог догадывался, какие именно события в личной жизни принца предшествовали этому позору. Слухи о вульгарной распущенности Фелиции Тибальд доходили даже до свинцовых стен Крепости Наблюдателя. Джон Редклиф прекрасно помнил, что за аристократическим именем знатного дома скрывалась островитянка Кая, дочь штормовой императрицы. Графиня никогда не нравилась ему. Чужеземка — она и есть чужеземка. Чего ещё от неё ожидать?

Досадные мысли прервал трубный сигнал, донёсшийся с востока. На кромке холмов появилось многочисленное воинство, несущее зелёно–золотые знамёна Простора. Гвардейцев захлестнуло ликование. Как и принц, они считали, что на поле боя появились их союзники.

Время вышло. Согласно плану Мориана, наступил момент, когда силы Предела должны ударить с севера, раз и навсегда покончив с предателями короны.

Прикинув соотношение сил, герцог решил, что битву ещё можно выиграть. Выиграть и продолжить победоносный путь на восток, освободив столицу. Выиграть и получить деревянный ящик с головой жены.

Проклятые Дювали. Герцог пообещал себе, что однажды он всех их пересажает на колья. Однажды, но не сегодня.

— Труби отход.

— Что? — не поверил своим ушам рыцарь.

Герцог сверкнул на него полным боли и ярости взглядом:

— Оглох? Труби отход!

— Шлюхино отродье! — выругался принц, когда над полем боя пронёсся трубный глас. — Что этот пёс о себе возомнил?

Мориан Серокрыл сражался в окружении лучших королевских гвардейцев, которые следили, чтобы никто из вражеских солдат не оборвал жизнь будущего монарха. Солье настойчиво предлагал своему хозяину отсидеться в командном шатре, но будущий правитель неудержимо рвался в бой, желая как можно скорее покрыть себя неувядающей воинской славой.