Дмитрий Гарин - Враг престола

— О, вы очнулись, благородный сир? — раздался под тёмными сводами надтреснутый голос, пронизанный лёгкой хрипотцой. — Признаться, я разочарован.

Поморщившись, рыцарь повернул голову, увидев перед собой человека за толстой ржавой решёткой. Он узнал это место. Здесь, в тюремном подземелье, почти не было одиночных камер. Вместо этого сводчатые коридоры были разделены коваными перегородками, наподобие клеток. Неудобные, тесные и зловонные загоны для злых людей. Обычно к ним прибегали, когда старая часть тюрьмы была переполнена.

— Ну и как вам по эту сторону решетки, ваша светлость? — продолжал издеваться его сосед.

На столбах чадили умирающие факелы, дарящие лишь подобие света. Всмотревшись в лицо узника, Джон Грен не без труда узнал его.

— А… это ты, Жеребец…

Заключение преобразило Грегори Колдриджа. Пухлое, сытое лицо тронула худоба, щёки впали, щетина превратилась в короткую, грязную бороду. Лишь тёмные глаза всё ещё сохраняли лихорадочный блеск, хорошо знакомый бывшему капитану королевской гвардии. Много раз он видел этот красный, воспалённый взгляд, как у бедняков, так и у высших аристократов. Это была печать дурмана, зелья, что везли в королевство из Восхода. Виварии применяли его в лекарском ремесле, но находились и те, кто сознательно злоупотреблял им, попадая в рабство коварного снадобья.

Дрожь в руках была вторым знаком. Лишённый заморского зелья, Красный Жеребец, должно быть, пережил не одну ужасную ночь в застенках королевской темницы. Именно это столь сильно изменило его за месяцы заключения.

— Слыхал, что король сдох, — продолжил Грегори, явно пытаясь задеть рыцаря своим злорадством. — Наконец–то старикан получил по заслугам!

— Заткнись, ничтожество, — ответил Гарен, но оскорбление его больше напоминало стон умирающего.

— Ой, извини, — усмехнулся сосед, — я задел честь твоего папочки? Он поэтому сделал тебя рыцарем, или вы делили с ним ложе?

— Ты и пальца его не стоишь.

Плечо привычно ныло, но живот болел просто нещадно. Пальцы нащупали ровные стежки нитей, стягивающих плоть. Мастерская работа. Должно быть, рука самого вивария Хилла.

— Скоро мои соратники по сопротивлению освободят меня, — глумливо похвастался Грегори. — Тогда мы и поглядим, кто чего стоит.

— Сопротивление? Ты? — Джон Гарен, невзирая на страшную боль, не удержался от хриплого смеха. — Мне–то не рассказывай, мальчишка. Ты — обычный висельник. Как и твои дружки.

— Я — законный наследник Простора!

— Ты лишился этого права, когда начал грабить и убивать своих подданных. Твой отец был мятежником, но он хотя бы умер достойно. Если Древние внимают моим словам, ты сгниёшь, как вонючие отбросы.

Гневная тирада истощила остатки сил раненого рыцаря. Изменившись в лице, Грегори Колдридж собирался что–то ответить, но не успел. Скрипнули петли тяжёлой двери. Раздались шаги.

По мрачным коридорам тюремных подземелий шли два человека. Один из них, высокий и широкоплечий, вне всяких сомнений, был Томас Корн, королевский сектой. Второй, судя по нагруднику синей эмали, принадлежал к людям графини Тибальд.

Решив, что пришельцы направляются к нему, Джон Гарен подумал, не притвориться ли спящим. Пустое. Теперь обман уже не сработает. Сосед с радостью выдаст его. Да и потом, что рыцарь может в подобном состоянии? Забить палача своим взглядом?

В замочной скважине с лязгом повернулся ключ.

— Колдридж, Грегори, — раздался под сводами голос южанина, — на выход.

— Мне и здесь неплохо, — напоказ усмехнулся Жеребец, вероятно полагая, что его хотят в очередной раз допросить или, чего доброго, вообще казнить.

— Ты выйдешь, или сектой вынесет тебя, — холодно объявил южанин. — Приказ королевы–матери. Она желает тебя видеть.

— Королевы–матери? — В голосе Грегори прозвучал интерес. — Тогда я к её услугам.

Запустив пятерню в сальные волосы, Жеребец манерно убрал их назад. Покидая камеру, он оглянулся в сторону Джона Гарена.

— Похоже, Древние не слышат тебя сегодня, рыцарь. — Он выплюнул последнее слово с таким пренебрежением, будто оно являлось оскорблением. — Я ухожу, а ты остаёшься гнить.

— Прошу вас, графиня, одумайтесь.

— Королева, — машинально поправил вивария смуглый мечник в капитанских доспехах.

— Народ не примет этого, — продолжал Пальтус Хилл, не заостряя внимание на том, что коронация Люциуса ещё не состоялась. — Пускай ваш сын — племянник короля, но Мориан — наследный принц!

В мраморном зале собралась необычная компания. От прежнего совета здесь были лишь королевский виварий, первосвященник да Дон–Кан, неизменный глава купеческого сообщества. Место Джона Гарена занимал Оджи Фет, капитан гвардии Побережья. В кресле барона Дрогнара устроился Мэтью Дюваль. Возглавляла собрание леди Фелиция Тибальд, провозгласившая своего сына истинным наследником почившего короля Конрада Второго.

— Мне кажется, что мы уже обсуждали с вами этот вопрос, — холодно ответила леди Тибальд, которую начинало утомлять упорство старика. — Народ примет что угодно, если вы, как королевский виварий, подтвердите это.

— Но я не могу пойти на это! — не сдавался Хилл. — Это против моих клятв, против долга!

— И всё же вы не можете не согласиться, — вкрадчиво заметил Дон–Кан, — что голова Мориана ещё не покрылась царственным серебром. Если уж говорить о, так сказать, внешних признаках, то его высочество, Люциус, больше походит на Серокрыла.

— Я сам присутствовал при рождении принца! Он — сын леди Мириам. Вне всяких сомнений!

— Но был ли он сыном короля? — вновь заметил Дон–Кан.

— Король наш, Конрад, был добр, но слишком доверчив, — произнесла графиня, именуемая теперь не иначе как королева–мать. — В конечном счёте это его и сгубило. Мы не можем допустить, чтобы к правлению нашим государством был допущен человек… недостойный.

Её слова лились, как колыбельная, усыпляющая совесть. Будто не солдаты графини ещё недавно проливали кровь королевских гвардейцев, штурмуя дворец.

— Но я уверен, что леди Мириам, да обнимут её Древние, была верна королю, — настаивал старый виварий.

— Ты можешь это доказать, старик? — вклинился в разговор Мэтью Дюваль. — Женщины слабы, но коварны. Они подвержены страстям. Королева или нет — это не важно.

Пальтус Хилл хотел что–то возразить, но не смог. У него действительно не было никаких доказательств, кроме священной веры в корону, а также исключительную порядочность своего покойного господина и его супруги.

— Вспомните, что говорили мы с вами про ваши… эксперименты, — настойчиво, но осторожно произнесла Фелиция Тибальд. — Вам больше не нужно будет прятать их, подобно вору. Королевская власть должна… поддерживать учёных мужей.