Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши [СИ]

Иагу Глинн битых два часа сидел за конторкой и всесторонне осмысливал, разложенную перед ним бумагу. Выкладки ему предоставил помощник. Продажи зерна последней недели в сухих цифрах. Количество проданного, выручка, с той суммы отчисления в казну и взносы в гильдию, оплата работникам. Цифры получались не меленькие. Хорошие цифры. Но вот последняя. Последняя вызывала прямо таки душевное томление и готовность преступить законы божьи и человеческие. Девятнадцать тысяч восемьсот девяносто четыре штивера, пять грошей и два полугроша. Такую сумму он должен отдать своему малознакомому компаньону.

— Господи… Господи…, — стенал Глинн. И, наверное, разрыдался бы от жалости и жадности. Не поступить непотребно помогала мысль об открывшейся в связи с кончиной Трийа Брисса вакансии главного снабженца армии короля. И она же, мысль то есть, удерживала от бесчестности. Глинн понимал, пытаться обмануть или еще как обмишулить знакомца, не глупость, но дурость, которая может закончиться весьма и весьма печально. Но стоило взглянуть на цифры… цифру и душа заходилась в спазмах скаредности. Так что не маячь перед ним приятность попасть в королевские поставщики фуража и продовольствие, поддался бы соблазну. Не сейчас, но завтра. Или послезавтра.

Колин отстраненно наблюдал дождь. Крупные капли бились и ползли вниз, полосуя стекло. Нежданный неуместный дождь. Кругом лежит снег, подморозило лужи и вдруг — на те вам! Последний привет осени. Не золотолистной красавицы, а хмурой сырой непогожести. Дождь тоже последний. Из темноты небес, из темноты прошлого. И чего больше? Дождя или темноты, из которой беспрестанно льет? И что там, в темноте? И в прошлом? Точно такой же дождь… Варсана адхи тикта сунья. Дождь над могилами… И еще тонкие следы на холодном стекле. И стекло граница дождю. И пустота по обе стороны стекла.

— Я бы не назвал это селедкой, — хохотал Буюн, выпутывая из сети и протягивая Ховарду раскисшую в воде книжицу. — Очевидно сегодня на ужин только молитвы.

— Се… сеф… сефер, — сбиваясь, прочитал тот заглавие на обложке. — Са… Ничего не разобрать!

— Так брось!

— Са…, — от слова почти ничего не осталось. Повозил пальцем, втирая грязь в буквенный оттиск. — В конце вроде эль проступило.

— Пусть будет вроде. Легче тебе? Давай сеть тянуть.

— Подожди…

— О! Книжник хренов выискался! За сеть берись.

— Успеем! — отмахнулся Ховард и продолжил попытки. — Маш… ха… машехит, малах…ха… мавэт.

— Ха, да, ха. Другого не написано?

Ховард попробовал разлепить, и если удастся, прочесть текст на страницах. Не без стараний, но получилось. Разбухшие листы из кожи почти не пострадали, чего не скажешь о чернилах. Смыла морская вода. Не все. То тут, то там проступали буквицы или отдельные строки. Уцелела картинка. Некто обхватив задранное колено, сидел на камне у дороги.

— Ну и что там?

— Погоди ты, — отмахнулся Ховард, пробегая строку.

… И от всякого, кому дано много, много и потребуется. И кому много вверено, с того больше взыщут.

Далее читалось труднее, а местами и вовсе не понятно..

…И зап……но (запрещено? заповедано?) накрепко, быти камню от…ту (отняту?), хладной стали — даренной по не….ю (неведенью? незнанию?), кости от…ер…(?) — переданной по малодушию, см…ь (?) — в гневе отринутом, под…ом (?).

— Тогда пусть рыбы читают, — выбил Бурден книжицу из рук Ховарда.

Недавний улов плюхнулся в черную холодную волну.

— И что же он такое выдал, что наш тальгарец сделался белее снега? Надо очень постараться напугать Маммара аф Исси.

— Новику хватило одного слова.

— Я грешным делом подумал, он пообещал раскрыть секрет Жерара Тибо или вожделенную бретерам тайну удара Жарнака. А тут одно слово.

— Одно, но какое! Чиччиа.

— Откуда сопляку унгрийцу знать тальгарское словечко из обихода браво?

— А кто поручится что удалец из Унгрии?

— А что заставляет тебя думать иначе? Кроме знания жаргона?

— Только палач выберет в качестве оружия шнепфер. В Унгрии такое не приветствуется.

— Так это месть?

— О чем ты?

— Раз шнепфер. Месть и ничего другого.

Рикордер Гайд положил свиток на краешек стола. Затем толкнул, чтобы не упал. По-крестьянски вытер вспотевшие ладони о шоссы. Тер долго, словно хотел содрать кожу до крови, до боли. Прийти в чувства. Третьего дня…

«Нет в четверг… Да, в четверг на Аллозия… Или в пятницу? В пятницу…» — никак не удавалось сосредоточиться Гайду. В сущности точная дата не важна. Не так важна, как сам разговор. И не весь, там пустая болтовня, а самая-самая концовка его. Две-три фразы…

В сердцах подхватив свиток, столь им оберегаемый от падения, рикордер зашвырнул его в угол. Проклятье! Тысяча проклятий!.. Сто тысяч и тех мало!

…— Слышал собираетесь выдать дочь за муж? — продолжил беседу Гайд. Он много потрудился, многого добился, получил заслуженную награду от нового совета пфальца и был склонен к дружественному трепу.

«Не все же допросы чинить,» — вдыхал он сладкий морозный воздух. Зима грозилась быть ранней и затяжной. Зиму он любил. Наверное потому что родился в декабре. Подарки, елки, Рождество — все, когда насыплет наметет белого снега под самую крышу, а в доме горят дрова, раскаляя решетку и коптя камин.

— Досужие домыслы, — не обиделся Каас. Ландмарку отчасти лестно, что справляются о его дочери. Девица и взаправду хороша. И норовом легка принять отцовскую, а потом и мужнину волю. И грудью вышла, детишек кормить. И жопой природа не обидела. Кость широкая — родит пятерых, не зачахнет.

— Неужто не присмотрели своей Сэз достойную партию?

— В Унгрии я не вижу для нее доброго союза.

— Отдадите такую красавицу в Элат?

— Посмотрю в столице. Хотим мы того или нет, но король и двор там…

Это было в четверг…

«…или в пятницу?» — цеплялся рикордер за срок разговора. — «А сегодня…»

А сегодня доставили с оказией письмо из Карлайра. Моффет Завоеватель возвел Колина аф Поллака в баронское достоинство и жаловал землей. На Каменном Холме!

«Так кто кого перехитрил?»

— Говоришь упырь? — Виллен Пес чуть ли не лоб в лоб сошелся с Когтем.

— Как есть упырь! — зачастил отмахивать троеперстие за троеперстием бывший каторжник. — Вниз головой висел. А крылья… Я таких отродясь не видывал!

— А упыря видывал?

— Господь миловал до той ночи!

Пес засопел, взял паузу. Совсем короткую.

— А нынче сподобился?

— Сколько проживу не забуду!

— Хорошо коли так. Ко мне приведешь.

— Кого?

— Кого-кого… Упыря.

Тех, кто знал о нем правду или считали, что знают таковую, немного. Больше других мог рассказать тринитарий, бывший репьер Ордена Крестильного Огня, но он мертв. Тело несчастного нашли в комнате дешевого портового кабака. И умер он не в мягкой постели. И не обжираясь крабовым соусом. И не смакуя знаменитого энтурийского копченого угря. И не с перепою, от апоплексического удара. Вбили в глотку ножку табурета и, монах захлебнулся собственной кровью. За дурные слова поплатился, выходит. С кем же он так неосмотрительно речь вел? Поди дознайся. Покойники известные молчуны.