Игорь Федорцов - Дождь в полынной пустоши [СИ]

Дирк только покинул ножны, но Колин резко отшагнул назад. Разрыв дистанции с одновременным ударом ноги в навершие. Будто бы собирался вбить оружие нападавшего обратно на место. Будто бы и получилось. Клинок вошел в подреберье, в печень, попутно перерезав воротную и нижнюю полую вены. Скар замер, согнулся и бухнулся на колени.

— Стоило морозить сопли, что бы вот так, сходу, капитулировать?

Колин присел рядом с раненым. Схватил за волосы и запрокинул Агессу голову. Разгорячено зашептал, касаясь губами уха.

— Знаю, больно. Еще как больно. Но послушай меня… Послушай! Лезвие запирает кровоток, но кровь все равно вытекает в брюшину. Пять-шесть минут… Слышишь? Пять-шесть минут и умрешь. Лекарь бы попробовал влить кипящего масла или просунуть раскаленный прут сжечь дыру. Не поможет! Загнешься еще быстрее. Так что… пять минут и все! Все! Но я вот… рядом. Руку протяни, — Колин захлебывался холодным воздухом с легкой взвесью ночного снега. Ощущение морозца пьянило лучше всякого вина. — Можешь попытаться выдернуть и ударить меня. В сердце. В шею. В шею будет неплохо! Или располосуй глотку. От уха до уха, чтобы в разрез язык вывалился… Но тогда умрешь. Через тридцать ударов сердца. Тридцать ударов! Ну, что Агесс? Попробуешь? Ты слышишь меня? Агесс?

Скар затаился, по-детски всхлипывал и шептал трясущимися губами. Неужто молитву?

«Я его перехвалил,» — разочаровался Колин и отпустил поверженного противника.

Агесс, со стоном, тяжело завалился на бок. Вцепившись в рукоять двумя руками, скрючился в луже.

Унгриец с сожалением вздохнул.

— Некоторые советуют прокрутить нож, расширить рану. Но обойдемся без милосердного варварства, поскольку ты выбрал подыхать долго. Цивилизованность делает людей мягкотелыми. Я не прав?

Колин перевернул умирающего на спину и придавил дирк, пачкая сапог в кровь. Агесс заелозил ногами от боли и жалобно завыл.

— Уууууу…

— …Но в определенном смысле тебе повезло. Не стар и старость не твой удел. Не болен. Железо в брюхе трудно назвать болезнью. Не истощен. Голода избежал. А поговаривают, грядут тяжелые времена. Прилично одет. Не скажут, что на закате дней бедствовал и нуждался. Наверняка о тебе будут помнить товарищи. Боюсь предсказать сколь долго, но определенное время. Неделю или больше. Возможно, но не уверен, по тебе будет горевать и убиваться женщина, которую ты любил или страстно убеждал в любви… Гм… Или склонял к ней. Обман из благих побуждений простителен. Ты хотел сделать её счастливой. Так что предстанешь перед всевышним с чистым сердцем и…, — Колин нагнулся видеть отчаяние в глазах скара, — и чистой душой. Там любят тех, кто отказывается от верного шанса не все, но что-то изменить в своем будущем…

В зрачках умирающего замутился и поблек отражаемый свет фонаря. Агесс затих, не отпустив дирка.

— …И им спокойно и тебе спокойно. Привыкай таковым оставаться.

Закончив необычное напутствие, Колин продолжил прерванный путь. Его ждала нарисованная гранда, не обихоженная кровать и пустой сундук. Гораздо больше, чем предложит молчаливый покойник, задержаться под непогожим и неприветливым ночным небом.

За окном едва-едва светлело, но Колин уже на ногах и наскоро собирался. Любое промедление грозило обернуться повторением вчерашнего рандеву. При других обстоятельствах, почему бы не встретиться, но у него опять просто-напросто отнимут драгоценное… драгоценнейшее время. Было такое нехорошее предчувствие.

— Доброго вам утра эсм, — ворчал Колин рисованной гранде, шустро застегивая пуговицы пурпуэна. Загадка пока не особо поддавалась. Вернее не подавалась вовсе. Но сейчас не до нее. Сейчас ему требовалось срочно исчезнуть из дворца и заняться осуществлением одной занимательной идеи, обещавшей стать продуктивной. И все благодаря вечерней прогулке на свежем воздухе по ночному тихому городу.

От быстрых сборов отвлекло непонятное оживление. Бегали не только слуги. А если уж засуетились скары, жди чего угодно.

— Саин Колин! Саин Колин! — без зазрения совести загрохотали в дверь.

Унгриец посмотрел на окно, воспользоваться не совсем законным способом бегства. Препятствий нет. Но отчего шумно для такого раннего часа?

«Если переворот, пусть эту гниду прикончат,» — пожелал Колин слуге злой судьбы.

— Саин Колин! — в голосе зовущего выделились визжащие звуки.

— Горим что ли?

— Саин! Саин! — истерил слуга. Вопроса он не расслышал. — Саин Колин! Всех собирают в Зале Арок! Просят немедленно прийти!

— Случилось чего? — не спешил открывать Колин, желая узнать истинную причину суматохи.

— Беда! Беда! Прямо и не знаю, как сказать…

«Вряд ли во дворце подняли столько шума из-за Агесса. Чего скрывать не любили покойничка.»

— Внятно говори! — открыл Колин слуге. Унгрийцу вкралось подозрение, все подстроено заманить в комнату с розовой обивкой, усадить за стол и упоить чаем до разрыва мочевого пузыря.

Дворцовый бедлам объяснялся прискорбным фактом, Дрэго аф Гарай — мертв. Как бывает мертв всякий получивший девять ранений в грудь и живот, и в довершении ограбленный и обобранный до исподнего. Впрочем, исподнее сняли тоже.

— Нашли на Свином Ухе, неподалеку от Веселой Совы, — пояснял виффер мрачному, что туча Латгарду.

— А сюда зачем притащили? — возмущен канцлер. Рассматривать покойников приятного мало. Сердце, нервы, разлив желчи — весь букет оправданий.

— А куда? — виффер не ожидал незаслуженной выволочки.

«На кухню,» — не меньше канцлера раздражен Колин. Из-за мертвеца отрывают от дел. Стоил ли новик того? Стоил ли чьих-то украденных минут сладостного сна? Или его личного времени.

Что такое Дрэго аф Гарай? Три-четыре фразы до и три-четыре после общей трапезы. С гонором, но терпимо. Упрям, но не безнадежно. Немного позер. Занудства в меру. Собственно все. Даже не тянет на пословицу про только хорошее. Не наскрести хорошего.

— Бейлифа уведомили?

— Саин Атли еще не знает, но коронер [54] Коронер — полицейский занимающийся убийствами. Мэтлз обнадежил, отрядить лучших людей и найти убийц. Работа Канальщиков или Псарей. И уж точно не поединок…

«Хорош поединок… Истыкали как котлету вилкой, — рассматривал Колин вымазанное в грязь и кровь тело новика. К дворцу Дрэго доставили на повозке зеленщика, а внесли на куске крепкой рогожи.

Латгарду не до сантиментов.

— Тащите на конюшню, — таково последнее прощай покойному.

„Итог искателя милостей трона. Собирать мух, кормить червей и приманивать крыс,“ — хмыкнул унгриец. — „А обещали дорогу из роз.“