Джена Шоуолтер - Темная ночь

– Поверь, лучше уж так, чем остаться наедине с голосами.

Ощутив резкую боль и сдавленно ругнувшись, Мэддокс согнулся вдвое. Эшлин бросилась к нему, обхватила за спину и принялась шарить руками по животу в поисках раны. «Это какой же силы должна быть боль, что такой великан согнулся, как тростинка!» – удивилась она. Он отпихнул ее с такой силой, что она едва удержалась на ногах.

– Нет! – проревел Мэддокс, и Эшлин могла поклясться, что он говорил двумя разными голосами, причем один из них был человеческим, а другой принадлежал существу страшному и могущественному. Этот второй голос и грохотал, подобно буре, эхом разливаясь в ночи. – Не трогай меня!

– Тебе больно? – спросила она, стараясь не показывать, насколько задела ее такая реакция. – Давай я помогу. Я…

– Уходи, или умрешь! – закричал он, а затем развернулся, рванул вперед и исчез во мраке ночи.

Голова девушки взорвалась голосами, которые словно ждали, когда мужчина уйдет. Теперь они звучали даже громче, чем прежде, и девушка едва могла их выносить после драгоценной тишины.

«Langnak ithon kel moradni».

Ковыляя в том же направлении, в котором скрылся Мэддокс, Эшлин заткнула уши.

– Подожди! – стонала она. «Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь!» – проносилось в ее голове. – Подожди! Пожалуйста!

Споткнувшись о сломанный сук, она снова упала на землю. Резкая боль пронзила ее лодыжку. Поскуливая, она встала на четвереньки и поползла.

«Ate iteleted let minket veszejbe».

«Не останавливаться! Догнать его!» – приказала себе Эшлин.

Острые, как кинжалы Мэддокса, порывы ветра стегали ее. Полчища голосов, тесня друг друга, гремели в ее голове.

– Пожалуйста! – кричала она. – Пожалуйста!

Внезапно ночь пронзил яростный рев, от которого сотряслись земля и деревья, и Мэддокс снова оказался возле нее, отогнав голоса.

– Глупая наживка, – выдавил из себя он и, скорее обращаясь к самому себе, добавил: – Глупый воин.

Закричав от облегчения, она обхватила его руками. «Держаться крепко, не отпускать. И плевать на скелетообразную маску, плевать на все!» – решила девушка. У нее по щекам катились слезы, влажная кожа пощипывала из-за мороза.

– Спасибо! Спасибо, что вернулся! Спасибо! – поблагодарила она.

Эшлин положила голову ему на плечо, совсем как воображала раньше. Коснувшись щекой его шеи, она вздрогнула, и по ее коже вновь побежали теплые колючие мурашки.

– Ты пожалеешь об этом, – сказал он и забросил ее на плечо, словно мешок с картошкой.

Но Эшлин было все равно. Она была с ним, голоса отступили – это все, что сейчас имело значение.

Мэддокс пустился через лес, лавируя меж призрачных деревьев. Время от времени он ревел, словно от боли, рычал, будто от ярости. Эшлин умоляла опустить ее на землю, чтобы ему было легче бежать, но в ответ он лишь крепче стиснул ее бедра – безмолвный приказ замолчать. Наконец она полностью обмякла и стала наслаждаться путешествием.

Если бы только это удовольствие могло длиться вечно…

«Домой, домой, домой», – твердил про себя Мэддокс, стараясь отвлечься от боли. Стараясь заглушить желание чинить насилие, которое стремительно нарастало. Женщина, Эшлин, висела у него на плече, напоминая, что он может в любой момент сломаться и начать крушить все вокруг. Особенно ее саму.

«Ты хотел утонуть в женщине, – дразнил его злой дух. – Тебе представилась такая возможность: утони в ее крови».

Мэддокс стиснул кулаки. Ему надо было подумать, но он не мог сделать это из-за разливающейся по телу боли. Эшлин упомянула о какой-то способности, попросила его о помощи. Почти все, что она говорила, растворилось в реве, раздававшемся в его голове. Единственное, что Мэддокс знал наверняка, – нужно было оставить ее в лесу, как он и собирался. Но, услышав ее крик, полные муки стоны, он вспомнил, как часто сам готов был точно так же застонать. Что-то глубоко внутри его отозвалось на мольбу девушки, и он захотел помочь ей, еще один раз прикоснуться к ее мягкой коже. И, как невероятно это ни было, порыв оказался во много раз сильнее, чем те, что внушал ему Насилие. И поэтому мужчина вернулся за ней, хотя знал, что с ним она подвергается большей опасности, чем оставшись одна в лесу. Мэддокс понимал, что, скорее всего, ее подослали охотники, чтобы она помогла им проникнуть в крепость, но это почему-то не помешало ему помочь девушке. «Дурак», – мысленно выругался мужчина. От Эшлин пахло женщиной, и этот запах щекотал ему ноздри, а мягкие изгибы ее тела пробуждали в нем инстинкты исследователя. «Зачем исследовать? Гораздо приятнее искромсать на кусочки», – подстрекал демон.

«Понятно, почему охотники послали именно ее – она необыкновенно красива, – думал Мэддокс. – У кого поднимется рука уничтожить столь очаровательное женственное создание? У кого хватит силы воли оттолкнуть столь откровенную чувственность? По всей видимости, не у меня», – решил он.

«Дурак, – вновь мысленно обругал себя он. – Охотники! Они точно в Будапеште, ведь я своими глазами видел татуировки – мрачное напоминание о тех далеких темных днях в Греции». Очевидно, они вновь вышли на тропу войны: у каждого из четверки, следовавшей за Эшлин, было при себе по пистолету с глушителем. Кроме того, для смертных они дрались слишком умело, если не сказать профессионально. Мэддокс вышел победителем из кровавой схватки, но был ранен – ему порезали ногу и сломали ребро. Похоже, время только отточило их навыки.

«Интересно, как отреагирует Эшлин, когда узнает, что они мертвы? – подумал он. – Будет ли она плакать? Кричать? Жаловаться? Попытается ли, охваченная горем, напасть на меня? Есть ли еще другие охотники в городе?»

Последний вопрос был жизненно важен, но в тот момент Мэддокс был не способен думать об этом. Крепко сжимая Эшлин, он ощутил, как у него в душе разливается счастье, жизнь вдруг перестала казаться сущим адом. Внутри его плескалось светлое и радостное нечто, чему он не мог подобрать верное название. «Желание?» – спросил себя он. Но затем категорически отмел эту возможность, поскольку она не объясняла охватившие его чувства. «Может, это одержимость?» – подумал он.

Чем бы это чувство ни было, Мэддоксу оно не нравилось. В его жизни уже была сила, в тисках которой он извивался как покорная марионетка, и ему не нужна была еще одна.

«Но эта девушка такая… милая, – думал мужчина. – Такая милая, что на нее почти больно смотреть». Ее кожа, нежная и мягкая, напоминала палочку корицы, которую обмакнули в мед, а затем – во вкуснейший крем. От ее глаз того же медового оттенка было невозможно оторвать взор, и при одном воспоминании о них у Мэддокса начинало ныть в груди. Он никогда не встречал смертной женщины, которая выглядела бы несчастнее и роднее.