Джена Шоуолтер - Темная ночь

– Ты хочешь умереть? – прошипел Аэрон, выгибая проколотую бровь. Его лицо выражало холодную решимость. – Хочешь?!

– Пусти его, Мэддокс, – сказал Люсьен с тем спокойствием, что царит в эпицентре урагана.

Мэддокс сильнее надавил на клинок. Противники не сводили друг с друга глаз, в которых плясали языки сине-сиреневого пламени, столь яркие, что казалось, вот-вот можно будет услышать характерное шипение и потрескивание.

– Не смей говорить о ней в таком тоне! – прорычал Мэддокс.

– Я буду говорить так, как посчитаю нужным.

Мэддокс нахмурился. «Этот человек мне нравится, я им восхищаюсь. Он убивал ради меня, а я – ради него», – пронеслось у него в голове. И все же глубоко внутри он знал, что если об Эшлин еще раз отзовутся, причем совершенно не важно кто, так же оскорбительно, то он убьет. Он ненавидел и не понимал себя, но ничего поделать с собой не мог: в целом свете лишь Эшлин имела для него значение.

– Черт знает почему, – проговорил Люсьен, – но девчонка – спусковой крючок. Скажи ему, что больше не будешь о ней говорить, Аэрон.

– С чего это? – прогремел Аэрон. – С каких пор у меня нет права высказывать свое мнение?

Мэддокс глубоко вдохнул, затем шумно выдохнул. Не помогло. Он чувствовал, что вот-вот окончательно сорвется. «Черт! Я должен взять себя в руки!» – пронеслось у него в голове. Происходящее казалось ему постыдным и нелепым – он совершенно не мог контролировать собственные действия.

– Аэрон, ты, наверное, жутко устал отмывать кровь от пола, – сказал Люсьен. – Представь, сколько ее будет, если охотники прямо сейчас пытаются проникнуть в наш дом и мы их не остановим. Скажи ему.

Немного помедлив, Аэрон убрал клинок от шеи Мэддокса.

– Ладно, – выплюнул татуированный воин, – больше не будем говорить о девчонке. Доволен?

Да, Мэддокс был доволен. Тут же успокоившись, он поднялся и даже протянул ту из рук, что была пустой, Аэрону, но тот оттолкнул ее и встал сам. Как-то раз Парис заявил, что у Мэддокса меняется настроение, как если бы у него внутри кто-то раскачивался на качелях; это было шуткой, но сейчас Мэддоксу начинало казаться, что сказанное было более чем точным.

– Я не буду ничего говорить, но ты все равно знаешь, что я думаю обо всем этом, – сухо сказал Аэрон.

Мэддокс прекрасно знал. Аэрон был ничуть не лучше Париса, пожалуй, хуже.

– Дети, – проворчал Люсьен, закатывая глаза.

– А ты наша мамочка, – отозвался Аэрон, впрочем, без всякой агрессии.

Мэддокс на несколько секунд опустил веки, пытаясь собраться с мыслями. «Эшлин – всего лишь женщина, – уговаривал он себя. – Всего лишь инструмент физического удовлетворения. Тени и боль, застывшие у нее в глазах, не имеют никакого значения. Они не смягчат меня и не околдуют его. На этот раз – нет. Я должен начать относиться к ней беспристрастно, так же, как отношусь ко всем остальным». Ему казалось, что еще немного внутренней борьбы и уговоров, и его чувство собственного достоинства будет вызволено из-под кучи отбросов, среди которых оно оказалось погребено. «А может, боги наконец вняли моим шальным воззваниям, просьбам сделать жизнь еще невыносимее и подослали Эшлин, чтобы я сошел с ума, погрузился в боль и страдания? – спрашивал себя мужчина. – Вдруг это наказание? И теперь, вместо того чтобы корчиться в агонии только по ночам, я буду страдать еще и днем?»

– Ты в порядке? – спросил Люсьен.

Нет, Мэддокс не был в порядке. Спокоен – да, но так паршиво, как сейчас, ему, должно быть, не было еще никогда в жизни! Тем не менее он кивнул и, не проронив более ни слова, двинулся дальше по коридору, преодолел лестницу и зашагал по галереям его крыла замка. «Надо быстрее покончить с этим», – думал он.

Когда Люсьен и Аэрон вновь поравнялись с ним, Аэрон сказал:

– Мой клинок.

– Он у тебя шикарный, – ответил Мэддокс, делая вид, что не понял его, и клинок не вернул.

– Я не знал, что ты без оружия, – проворчал Аэрон.

– Если хочешь остаться при своем, лучше смотри за ним.

– Могу сказать то же о твоей голове.

Мэддокс не ответил. Чем меньше оставалось до спальни, тем явственнее он ощущал нежный медовый запах Эшлин. Так пахла ее кожа. Не мыло, не духи, а она сама. Его тело напряглось до боли в мышцах, а достоинство наполнилось жаром и желанием. Он готов был упиваться этим медом вечность напролет. «Она такая же, как все прочие женщины, помнишь? Ничего особенного», – мысленно напомнил он себе. Метнув быстрый взгляд на своих спутников, он убедился, что они не замечают аромата, которым был напоен воздух. «И слава богу», – решил Мэддокс, который ни с кем не хотел делить Эшлин, даже ее запах. «Ничего особенного, черт бы тебя побрал», – твердил он, словно заклинание.

Подойдя к порогу, все трое остановились. Аэрон вытянулся и удобнее перехватил клинок. Его лицо сейчас напоминало маску. Он был готов ко всему, с чем может столкнуться внутри. Люсьен тоже достал оружие – пистолет 45-го калибра – и снял его с предохранителя.

– Сначала смотрите, а потом нападайте, – сказал Мэддокс сквозь крепко стиснутые зубы.

Не глядя на него, воины кивнули.

– На счет три. Раз. – Он слегка повел ухом, прислушиваясь.

Изнутри не доносилось ни звука. Не было слышно ни плеска воды в ванной, ни возни тарелок по подносу. Неужели Эшлин и вправду сбежала? Если это так, то…

– Два. – Его желудок сжался от гнева и страха, шрамы на животе нестерпимо жгло. Он покрепче сжал рукоятку клинка. Мэддокс решил, что покинет крепость и будет обыскивать все закоулки земного шара до тех пор, пока не найдет ее. «И в самом деле, в ней нет ничего особенного», – уверенно подумал он. – Три. – Мужчина повернул замок и толкнул дверь. Петли жалобно хрустнули.

Все трое воинов разом ворвались в комнату, молчаливые, готовые ко всему. Мэддокс обвел глазами спальню, стараясь ничего не упустить. Полы – никаких отпечатков. Окно – по-прежнему закрыто. Блюдо с едой – не тронуто. Часть вещей выкинута из шкафа и разбросана по полу.

«Где же она?» – почти в панике подумал он.

Аэрон и Люсьен осматривали комнату, а Мэддокс осторожно подкрался к гардеробной. Держа наготове клинок, он резко дернул дверь и принялся шарить между вещами. Пусто.

И тут тяжелое одеяло на кровати шевельнулось, и по комнате пронесся глубокий вздох, перешедший в чуть слышный стон.

– Опустите оружие, – распорядился Мэддокс яростным шепотом.

Протяжный женский вздох воспламенил кровь у него в жилах.

Несколько секунд прошло, прежде чем оба мужчины подчинились. И только тогда Мэддокс, неслышно ступая, приблизился к кровати. У него на лбу выступила испарина… Сам не понимая почему, Мэддокс трепетал, как простой смертный. Он подозревал, что зрелище, которое вот-вот предстанет перед ним, вконец его доконает. И не ошибся.