Елена Ляпота - Светлый оттенок тьмы

— Тоже мне, болтушка-переросток, — прошептал Орест, а существо нахмурилось.

— Вообще-то я гамаюн.

— Не слышал о таких.

— Не мудрено. Нас давно выгнали из Межгорья. Уже пару тысяч лет живём в этих краях.

— И за что выгнали?

— Да никто уж и не помнит, — зрачки его сузились, и Орест понял: лукавит. Однако приставать с расспросами не стал. Его мало заботили истории, посыпанные тленом столетий.

— Как тебя зовут?

— А тебе не всё ли равно?

— Надо ж тебя как-то называть.

— Да мы с тобой, считай, больше и не свидимся.

— Чего так?

— Да что нам с тобой делить? — спросил гамаюн.

— Делить-то нечего, — согласился Орест, — а скажи-ка, чем я тебя насмешил?

— Чудной ты, — ответил гамаюн, — рылся как крот, закапывая мешок камней. А потом ещё и прыгал. Насмешил.

— Стало быть, давно наблюдал.

— Давненько, — вздохнул гамаюн и почесал лапой за ухом, — проклятые блохи. Житья нет.

— А зачем наблюдал?

— Чего ж не посмотреть, если кто-то что-то прячет. Тем более в столь знатном месте.

— Я так понял, что это надгробия?

— Тут никто не похоронен. Это всего лишь камни. Тела отдали семьям.

— И славные существа были?

— Славные? Среди волхованцев? Ты, должно быть, шутишь, молодец. Али не встречался с ними.

— Встречался. Женат на одной из них.

— Кьяра Ведич-Айулла полукровка. Волхованцы не считают её своей. И если б не её способность, то давно бы стёрли с лица земли.

— Что за способность? — презрительно хмыкнул Орест, — пить кровь?

— Не только, — промычал гамаюн, продолжая одной лапой сражаться с блохами. Орест не выдержал и обдал его мороком. Гамаюн застыл, затем свалился с ветки на траву. Очнувшись, он ошарашено озирался по сторонам. Глаза его стали дикими.

— Что это было?

— Достала твоя чесотка.

— Вот те на!

Гамаюн захлопал крыльями и радостно поскакал по земле.

— Блохи-то повыздыхали!

— Можешь не благодарить, — отмахнулся Орест, — доскажи, что начал.

— У редких волхованок есть такая способность. Она передаётся по материнской линии и только в нескольких семьях. Поэтому она сначала Ведич, а уж потом Айулла, каким был её отец.

— Не мудри!

— Она делает то, что пытался ты, княжич, протягивая мёртвый кристалл солнцу. Она их зажигает. И, в отличие от некоторых, у неё получается.

— Стало быть, это она…

— И только она, княжич. В этих краях и на тысячи вёрст вокруг только она зажигает кристаллы. Без неё они не станут светиться. Как бы ты ни прыгал.

— Славно, — разочарованно пробормотал Орест, — выходит, всё было зря…

— А что ты хотел? — спросил гамаюн.

— Зачем тебе знать?

— Я и так видел немало. А так, может, совет дам.

— Не нужен мне твой совет, птах без имени.

— Как знаешь. Я не стану болтать. Даже если захочу. Гамаюнов ой как не любят. Лгунов да болтунов среди нашего брата не меряно. Поэтому и не слушает никто.

— А я стану? — обиделся княжич.

— Ты — станешь. Ты мне почему-то нравишься, — признался гамаюн, — избавил от треклятых блох.

— Так служи мне, — неожиданно предложил Орест, — платить мне, правда, пока нечем. Но я найду способ раздобыть золота.

— Зачем тебе гамаюн? — птах недоверчиво склонил голову на бок.

— Сейчас мне кто угодно нужен. Это кодло меня достало. Жена, сосущая мои силы, как щенок титьку. Вся эта безумная нечисть. И эти дрянные камни. Я вроде ещё жив, гамаюн. Какая наглость готовить мне надгробие.

Гамаюн нахмурился, ковыряясь когтями в сухой земле. На скулах играли желваки. Затем он поднял на Ореста глаза и медленно сказал.

— Тут никто не станет служить тебе, владыка. Ты пока ещё не знаешь, с кем связался. Мой совет — возвращайся в Межгорье. Иначе станешь просто шестым. А после поставят уже седьмой камень…

— Да чтоб вас всех!

Орест негодующе зарычал. На поляне вдруг поднялся ветер, трава пригнулась к земле, а надгробные плиты дрогнули и раскололись на несколько частей. Рёв молодого владыки разнёсся по всему лесу, заставляя испуганную нечисть сорваться с мест и нестись подальше, куда глаза глядят. Гамаюн тоже улетел, оставив Ореста в одиночестве.

Усмирив ярость, княжич уныло побрёл по лесу. Настроение было — хуже некуда. Он охватывал мороком дрожащих под кустами зайцев, разрывая их маленькие сердца, и собирал в охапку. Набрав с десяток, он кликнул ядокрыла и сунул ему под клюв.

— На, ешь. Хоть ты чему-то порадуйся.

Канем захлопал крыльями и набросился на угощение, а Орест пошёл дальше. Пробираясь сквозь густые заросли, он вышел на поляну, поросшую ежевикой. Матушка любила ягоды. Орест собрал горсть, сунул в рот и заставил себя проглотить, морщась от непривычного вкуса. Ягоды ему не нравились, однако от вида чего-то знакомого ему стало легче. Он растянулся на траве и закрыл глаза. По поляне разнеслось лёгкое мурлыканье…

Где ж он бродит, этот юнец? Дивница бежала сквозь лес, чувствуя его едва уловимый запах. Должно быть, недавно здесь проходил. На коре деревьев ещё тлели следы его прикосновений. Знает ли он, что оставляет повсюду следы? Должно быть, не знает, иначе ни до чего бы ни дотрагивался. Откуда ж ему, существу Гор, это знать?

Дивница и сама не понимала, зачем его ищет. И что это за блажь такая? Следовало держаться от него подальше. Но тот его взгляд, с которым он исцелил сестёр…

А ещё его губы. И руки. Были такими… нежными? Она не ожидала, что ей понравится. Голову заморочил дурман, и оттого всё казалось таким… волшебным?

И этот юноша, и его прикосновения, и сладкая дрожь по телу. Всё это ей почудилось.

Нужно поскорей найти его. Найти, чтобы поверить: это был сладкий сон. А наяву он другой. Такой, как все. Ничего особенного…

Дивница нашла его на поляне. Губы перепачканы ежевикой. Неужто он любит ягоды?

Она обошла его и присела рядом, рассматривая его лицо. Какие отвратительные синие губы. И клыки. И как она могла подумать, что целоваться с ним — сладко?

— Вот ты где!

Орест открыл глаза, ухватил её за локоть и притянул к себе.

— Ищу её у озера, а она — в кустах прячется.

Дивница молчала, склонив над ним охваченное сиянием лицо. Глазам стало больно, и Орест их прикрыл. Темнота ему не мешала. Он приподнялся и, нащупав ствол дерева, подтянулся к нему и прислонился спиной. Руки его блуждали по телу дивницы, залезали под незатейливое убранство, ласкали и мяли мягкую, будто шёлковую, кожу.

Орест добрался до её губ и поцеловал.

На удивление, клыки совершенно не мешали, а язык ещё хранил вкус ежевики…

Дивница и не заметила, как он оказался внутри неё, скользя настолько нежно, что она задрожала от восторга. Она сидела у него на бёдрах, обхватив ногами ягодицы, а он ловко направлял её движения одной рукой. Другой он зарылся в волосы на её макушке, отчего по телу бежали мурашки. Язык плясал на шее, и дивнице казалось, что ещё немного, и она сойдёт с ума. Зачем она пришла? Зачем? Она легонько вскрикнула, а он рассмеялся ей на ухо.