Павел Кошовец - Это не наша война [СИ]

— Ну, ты ваще, Вернер, — снисходительно и терпеливо начал Рыжий, когда тишину за столом заполнили шумные глотки, чавканье и довольные отрыжки. — Это таким закоренелым селюкам, как ты, домашняя скотина слаще женской груди, — оппонент бросил на него злой взгляд из-под бровей; градус выпитого уже сказывался. — Ты, поди, не знаешь, как выглядит хороший столичный весёлый дом, небось нафантазировал себе в лесу, что там та же дичь, только без перьев, шерсти и когтей… Хотя насчёт последнего не буду утверждать.

— Так зачем ты нам баранов подсовываешь? — возмутился тот. — Знаток нашёлся! Моя деревня действительно глухомань на Западном склоне Вьюжных гор, на границе с тёмными, а конкретнее — снежными троллями, покрупнее, чем товарищ вот его, — кивнул в сторону потихоньку задрёмывающего под людские голоса гнома. — А овцы у нас почитаются священными животными, потому как дают не только мясо и шкуру, но и заработок благодаря своей шерсти. И это не те страховища, что вам известны, а совсем… это совсем иные животные. У нас, у горцев, в отличие от просвещённых жителей центрального Агробара, даже грубое слово в сторону домашних животных, являющихся чуть не членами семей, считается неприличным, не то, что представить то, что ты тут… предлагаешь, тьфу ты, мерзость, — сплюнул с отвращением.

Как ни странно, из солдат никто не полез в разговор на чьей-либо стороне, мало того, некоторые стали отводить взгляд, вроде как смущаясь. А к чести Рыжего, стоит сказать, что он тоже не бросился доказывать недоказуемое и оправдывать не оправданное, а примирительно поднял руки.

— Обязуюсь провести с тобой познавательную экскурсию в место, где будут предлагать такое, от чего настоящий мужчина не сможет отказаться, — и подмигнул.

Нахохлившийся соперник несколько ударов сердца «удерживал лицо», а потом пошёл на попятную, усмехнулся и хлопнул по протянутой открытой ладони.

— Принимается.

— А я и не знал, что ты с Вьюжных, — с ноткой уважения обратился к Вернеру белобрысый Белон.

— Да, мы такие, — подбоченился тот, отчего картина геройского горца потеряла вид — всё-таки неприкрытое хвастовство — это не для приличного общества, для которого характерны тонкие намёки и лицемерие. Но что с них, горцев, взять — дети природы, как ни как.

Дальше Ностромо слушать не стал по причине естественной надобности, и конечно же, разговоры о том, кто откуда и уважают ли они друг друга были очень интересны, но менее важны, нежели поход «за угол».

Возвращался гном назад конечно же через внутренний зал, куда зашёл за парочкой кружек — чего зря ходить? И что интересно, только сейчас вернулась мысль поинтересоваться, как ему добираться до места ночёвки. Хотя бы у того же Рыжего, явно много знающего о любимом городе. Но как часто это бывает, приятное общение полностью отвлекло на себя внимание Ностромо, и коль скоро это «общение» происходит с чудесным напитком по имени «пиво», то оторваться было невероятно сложно… Дав себе установку обязательно первым делом выяснить свой маршрут, гном двинулся наружу.

А вот тут происходило какое-то нездоровое оживление. Солдаты все были на ногах, с нацепленной уже амуницией, оружием в руках, галдя, они обступили невысокого (в сравнении с гномом конечно выше), но крепкого мужчину, что грозно посверкивая на подчинённых глазами, только вздыхал, будто закипающий котёл, и молчал.

— Что происходит? — Ностромо дёрнул за рукав Рыжего, который снова будто набрал в рот воды, был мрачен и смотрел в другую сторону.

Тот лишь коротко указал подбородком.

Ностромо глянул… и обомлел. На небольшой площади, где совсем ещё недавно его собирались убивать, происходило невиданное, наверное, раннее никогда в Агробаре действие: карусель смерти в исполнении «конных» уруков. Тёмные наматывали широкие круги вокруг сбивающейся всё плотнее и плотнее испуганной толпы. В лицах людей уже не было азарта крови, желания подраться — заворожённые страшными ягирами, с низким рёвом проносящимися рядом и щёлкающими алчно зубами, и жестокими и отвратительными уруками, известными в основном для жителей столицы по слухам.

Тёмные резвились, изредка пуская стрелы, но так, не смертельно, а для пущего эффекта — раненый болезненно вскрикивал, окружающим казалось, что вот-вот и их уже начнут убивать, в итоге голосила вся толпа так, словно её, живую, пропускают через огромную мясорубку. А уруки ещё и подбадривают каркающими воинственными кличами.

— О чём спор? — спросил, лишь бы что-то сказать, Ностромо у застывшего изваянием солдата.

Тот будто очнулся, недоумённо глянул на гнома, в глазах наконец-то появилось понимание сказанного, и он безнадёжно махнул рукой.

— А… Наши пытаются пробить твердокожего дракона — сержанта, — вопрос во взгляде светлого всё равно не разрешился. — Ну, — Рыжий даже начал немного злиться на недогадливость гнома, — мы хотим выйти накостылять этим тёмным тварям, загнать их обратно в преисподнюю, где им самое место.

Возбуждённая речь пехотинца не впечатлила Ностромо. Он конечно же понимал чувство агробарца, но вместе с тем знал, что самоубийство — не лучший способ защитить свою землю. Но видя непробиваемую уверенность того, постеснялся напомнить собеседнику, что тёмные, особенно походные уруки — очень и очень опасны.

Задумавшись, плюхнулся на скамью, сделал длинный неторопливый глоток. Прислушался к перешедшим на повышенные тона солдатам, покосился в их сторону. Сержант ещё сопротивлялся, но видно было, что он уже согласен, хотя довольным от этого его было сложно назвать — ветеран, пил он умерено, поэтому реально оценивал шансы десятка, пусть и тяжёлых — в кирасах, шлемах с забралами, прикрытыми железом руками и ногами, с высокими квадратными щитами — пехотинцев против — Ностромо бросил оценивающий взгляд на площадь — до полусотни тёмных. Но нежелание прослыть трусом, попытаться хотя бы отогнать уруков от практически беззащитных бунтовщиков (ломать и убивать они мастера!) сделало своё дело. И хмель — как же без него, тоже сыграл немаловажную роль, а он, как известно, советчик коварный.

Наконец прозвучал командный рык, солдаты радостно загомонили, поправляя амуницию, проверяя прочность ремней, опуская забрала и выходя строиться.

Ностромо содрогнулся от увесистого хлопка по плечу. Это был скалящийся Рыжий. Сейчас он опять был возбуждён.

Человек настроения.

— Ну что, как там тебя? Жаль, не успели толком поговорить. Но ты посиди, мы скоро вернёмся и продолжим разговор — у меня ещё парочка весёлых историй, ты оценишь. А сейчас смотри, как могут веселиться воины Толстого Тиссайи и Милашки Грая, — он бахвальски поднял правый кулак в латной перчатке, подмигнул и торопливо двинул в сторону товарищей, забрасывая за спину щит, снимая с плеча тяжёлый арбалет.