Филис Каст - Избранная луной

– Почему? – спросил Тадеус.

– Потому, что так велит Богиня-Жница, а мы не задаем ей вопросов. – Верный Глаз швырнул окровавленной жертве тунику и велел:

– Отведите Тадеуса и его Одиссея к реке и их лодке. Освободите их.

Народ исполнил его веление: кто-то встал на платформу и помог Тадеусу подняться, кто-то, поддерживая его, вывел Другого со двора Храма и повел через центр мертвого города. Тот обернулся лишь раз, чтобы рассмотреть огромную статую Богини, что возвышалась над ними.

Верный Глаз погладил Голубку по нежной щеке:

– Все оказалось даже проще, чем я ожидал. Неожиданный сюрприз – он уже был заражен. А теперь все пойдет быстрее.

– Все будет так, как ты скажешь. – Голубка взяла его руку и поднесла к своей талии, жадно прильнув к нему, когда он ее обнял.

– Да! Он уже наполняется гневом, подобно тому, как его наполнила гниль обреченного города. Тадеус посеет среди Других мятеж и разрушение, а когда ядовитый плод, наконец, созреет, мы пожнем другой город, новую жизнь, другой мир! – Верный Глаз наклонился и пленил ее губы своими, а затем, в полном согласии, они вошли в свой Храм в окружении Помощниц, и принялись пировать и веселиться.

Мари приняла решение сразу же, как только проснулась. Она зевнула и потянулась, радуясь теплу, исходившему от Ригеля, который занимал прежнее ложе Леды. Она подумала о том, что надо, очень надо заняться стиркой, и мысль о том, что надо бы постирать вещи, привела другую – о том, что и помыться бы не помешало. Когда Мари снова потянулась и принялась перебираться через Ригеля, на лицо ей упали волосы – грязные, вонючие, мерзкие.

Подняв густую прядь, она попыталась прочесать ее пальцами. И тут заметила грязь под ногтями, на ладонях и запястьях. Грязные руки сами потянулись, чтобы коснуться лица. Тоже чумазого. И она это знала. Грим почти сошел, но по привычке Мари встала и потянулась к горшочку с глиной, чтобы скрыть черты лица и цвет кожи. И подумала, что надо наварить краски для волос. Не нужно смотреть в зеркало, чтобы догадаться: истинный цвет уже проступает сквозь грязь и краску. Лишь помыслив, чтобы нанести вонючую смесь на без того смрадно пахнущие волосы, Мари бессильно поникла. Ей захотелось вернуться в постель, свернуться клубком и уснуть навеки.

Как здорово было бы, если бы не нужно было мазаться глиной, грязью и краской!

И тут Мари застыла на месте.

А зачем, собственно, прятаться? Почему не быть такой, какая она есть?

Ригель почувствовал, что в ней что-то переменилось, и вмиг проснулся. Мягко подошел к ней и заглянул в глаза с неведомым ей прежде любопытством.

Она одарила своего друга широкой улыбкой. «Я скрывала то, что я есть, ради нас с мамой. Но мамы больше нет. А Лунной Жрицей станет Зора. А это значит, мне не нужно искать принятия Клана – совсем!» Ригель завилял хвостом и согласно гавкнул. Мари высунулась из маленькой комнатки и посмотрела на Зору, которая крепко спала. «Итак, приступим. Я приняла решение. Отныне никакой краски. Никакой грязи. Никакой глины! Хватит с меня притворяться кем-то другим!»

Напевая про себя, Мари отыскала чистую одежду. Потом отправилась в кладовую и извлекла оттуда целую луковицу мыльного корня. Нащупав полку с ножами, она выбрала самый острый. И отправилась завтракать и кормить Ригеля. За едой она размышляла о том, каково это – ходить с тем цветом кожи и волос, с каким ты родился, не скрываясь за гримом и краской.

Должно быть, здорово!

Полная решимости, Мари вошла в большую комнату норы и пихнула ногу Зоры – раз, другой. Та что-то пробормотала и свернулась калачиком, подтянув ноги к себе. Мари вздохнула, подошла к двери и подхватила свою трость. Лукаво улыбаясь, она хлопнула ей по заду девушки.

Та замахала ладонью, точно хотела отогнать назойливое насекомое:

– Перестань!

– Я ухожу и мне нужно, чтобы ты пошла со мной.

Зора перевернулась и, щурясь сонными глазами, посмотрела на нее:

– Нет. Я лучше посплю. Иди одна.

Мари уже схватила было шкуру, в которую завернулась Зора, чтобы стащить ее с ложа, но тут же передумала. И вспомнила присказку матери: Сначала думай головой, а потом маши руками.

– Хорошо. Оставайся тут. Но потом не жалуйся на запах: нести будет от тебя, а не от меня.

Серые глаза Зоры широко распахнулись от изумления:

– Ты собираешься помыться ?

– А что тебя удивляет?

Та села.

– Никогда не видела тебя чистой.

– Видела, и не один раз. Просто ты не видела истинного цвета моих волос и кожи, потому что почти всю жизнь мне приходилось скрывать их ради своей безопасности. Я не грязнуха, Зора. Я просто не такая, как все.

Зора втянула носом воздух подле нее и поморщилась:

– От тебя пахнет.

– Моя мать умерла. Я была в трауре.

– А что, траур означает «не мыться?» – Зора постаралась подавить смешок.

– Зора, не смешно. Поднимайся и пошли со мной. Мне надо смыть с себя кучу всего, мне очень жаль, но потребуется твоя помощь.

– Правда? – Зора зачесала волосы назад и принялась заплетать их в толстую косу.

Мари наблюдала за ее ловкими пальцами и, наконец, спросила:

– Поможешь мне с волосами?

– Наконец-то! Рада за тебя, Мари.

– Знаешь, мне больше не надо быть как все в Клане, и я не вижу причин, чтобы не стать настоящей, собой! – Мари задумалась, почему, когда она говорила с Зорой, слова звучали так неискренне – ведь многие недели она не испытывала ни малейших угрызений совести.

– Послушай, мы ведь с тобой можем помогать друг другу. Во многом.

– В смысле?

– А почему не может быть двух Лунных Жриц? – спросила Зора. – Вдвое меньше работы.

– Нет. Я только что сказала, что хочу быть собой, а то, что я есть, не имеет отношения к Клану, – сказала Мари.

– Я просто подумала.

– Ты идешь со мной в купальню или нет?

– Иду, иду. – Зора встала и, будто бы жила здесь всегда, подошла к ларю, где хранились травы, и заварила себе кружку утреннего чая.

Мари вздохнула и уселась на табурет матери.

– Если ты пьешь чай с ромашкой, то и мне тоже сделай.

– А рагу еще есть, или этот все слопал?

– Ригель ест крольчатину сырой, так что есть. В котелке.

– Тебе оставить? – спросила Зора, насыпая щепоть ромашки во вторую чашку.

– Нет, мы уже поели. Это ты дрыхла, – сказала Мари, почесывая Ригеля за ушами.

– У меня такое ощущение, что если я сейчас выйду наружу, то увижу, что солнце едва-едва поднялось. И это не называется «дрыхнуть». Это ты встаешь неестественно рано.

– Так думают о рассвете почти все в Клане, именно поэтому я и поднимаюсь так рано. Если никто вроде тебя не притаился, чтобы меня караулить, я почти точно не встречу никого из Клана, – пояснила Мари.

– Если еще кто-то остался, – сказала Зора. Вчера они жутко орали – как будто кого-то убивали. Много кого.