Оксана Демченко - Карты четырех царств [СИ]

Ул, не смея ничего спросить или оспорить, молча следил, как мама удаляется, ни разу не обернувшись. У неё прямая спина, и голову она несет высоко, гордо. Ул всегда знал, какова мама внутри. Теперь это видно каждому… отчего же ему — больно?

— Я никуда не уйду, — пообещала Лэйгаа и легонько сжала руку на запястье Ула.

Из-за спины, прекратив поддерживать шею Ула, шагнул рослый смуглый воин. Резко поклонился и отодвинул Лоэна.

— Сам скажу, быстро, — бас был тот самый, что рокотал в мире Осэа. — Ты должен помнить Лофра. Вон там его смяло в крошево, а ведь после твоего отбытия Лофр стал мужем матушки Улы. Она редко приходит сюда, пойми её. Только если надо Ному или Ану забрать, а мы не справляемся. Кого еще показать? Тот нарост на стекле — Клоп, он был вор и даже я не понимаю, зачем сунулся в бой. Он долго держался у меня за спиной, наверное, я задолжал ему жизнь. Вон та сабля и на ней — каменная левая рука, это от Шельмы, ты знал его?

Ул покачал гудящей, тяжелой головой. Взглянул на Лэйгаа: как она переносит тягостное перечисление потерь? Ведь память хранит нэйя — невесомую, хрупкую, готовую укрыться во тьме небытия при первом порыве боли…

Нэйя смотрела на каменную руку, крепко сжимающую клинок — теперь и навсегда… Лэйгаа не отворачивалась, хотя по её щекам сбегали мелкие слезинки.

— Шеля выбросил из боя змей Ана, — Ульо ловко впечатал локоть в бедро южанина, сунулся вперед и захватил право вести рассказ. — Шель почти здоров. А вот Омаса… Он давал мне кататься на любом коне. Он был очень добрый.

Мальчик показал на обломки… Молчаливый вервр заволновался, придвинулся к ребенку и положил когтистую, звериную лапу ему на плечо. Рыкнул, принюхиваясь и не находя угрозу.

— Сэн, Лия, — Ул едва смог выговорить эти имена и просительно взглянул на Лэйгаа.

Та кивнула — живы… на душе потеплело, но нэйя не стала ничего уточнять, и озноб вернулся. Смуглый воин подвинул за плечи Ульо, обращая внимание на себя.

— Мы приложили усилия, — воин протянул руку, и Ул узнал в его браслете частицу Шэда. — Мы все: Шэд, я, Ульо и его дикий вервр, хэш Лоэн… хотя ему, вообще-то, трудно верить. Зато дракон его безупречен. Вне мира нам иногда помогали и другие. Нам многие противостояли, но мы добивались твоего возвращения. Дело заняло два года. И это было главное дело по счету истины алых.

Смуглый воин нахмурился и смолк, всматриваясь в осколки на стеклянном поле и бегучие, неспокойные тени в недрах — словно там бой всё еще продолжается.

— Я, Ош Бара, не силен в речах, но тут особенный случай, — продолжил воин. — Вот послушай, как вижу. Ты вернул к жизни Ану. Встреча с ней дала мне смысл жить, а не только убивать и искать смерть. Я прикрывал спину учителя Ана, и его последний бой дал новый смысл существования этому вот, — смуглый воин оскалился, всем телом развернувшись к Лоэну, — родственнику. Гм… я отвлекся. Вот важное: ты был первым звеном цепи, для меня драгоценной. Эта цепь через жизнь и даже смерть одних оживляет и наполняет других. Она не должна оборваться. Цепь жизни!

Воин указал на каменную глыбу.

— Ты дал семью девочке, которую назвал именем Ана. Она дала семью учителю, учитель помог создать семью Эмину. Это тоже цепь судеб, драгоценная. И она готова оборваться. Ана больше не видит смысла для себя, Нома тоже… Я сразу, после боя, понял: надо вернуть тебя! Иначе нам не укрепить цепь.

— Ош Бара и его знаменитая речь о цепи жизни и шипастом наморднике её смыла, — в голосе Лоэна прошелестела горечь, неловко спрятанная за насмешкой.

— Стих-хни, — браслет-Шэд поднял голову от запястья смуглого воина и оскалился на драконьего вервра. — С-сухарь.

Лэйгаа робко, просительно улыбнулась. Её рука вспорхнула и указала направление. Ул попытался встать. Южанин поддел под руку и то ли повел, то ли потащил. Лэйгаа скользила рядом, быстро стирала со щек слезинки и заглядывала в глаза.

— Ан Жесхар всегда был упрям… ты знал его, как багряного беса. А я помню его древнего, Жесхар Шэд и тогда был ужасающе упрям. Это меня пугало, но еще и завораживало. Нэйя оторваны от земли, а он — привязан неразрывно! Мы летим в свете, высоко… А он рвется напролом и устраняет всё, что считает преградой. Он груб и страшен! Но полон жизнью более, чем целый мир. Ана сказала так, пока ей выделяли доспех для боя. Я была рядом, я слышала и думала, и так постепенно… решилась. Заставила себя взглянуть на бой. Смотреть и не отворачиваться, да. Когда сила бушует и смерти множатся, это ужасно, дико. Я ощутила боль, затем пришло отчаяние, и мне показалось, вот-вот всё угаснет. Но из тьмы возникло — вдохновение. Я первый раз поняла бескрылых, и смогла…

Ульо сунулся сбоку и вставил несколько слов, которые полагал важными: мол, я всё видел, я был недалеко, когда волной света с площади смыло дрянь. Захотелось отрастить крылья. Зря весь город смеялся над Даром, сигающим с колоколен. Вот зря, и все дела! А уж когда явился сам Шэд… Ул не нашел в сказанном внятного порядка и смысла, но благодарно кивнул.

— Мало кто знает, что нэйя могут быть очень опасны. При взлете во вдохновении мы вспыхиваем, свет отделяется от тени, — прошептала Лэйгаа и положила ладонь на локоть Ула, ведь ей понадобилась опора. — Такая острая грань! Мы не выбираем, как её прочертить. И хуже, сами после не можем вывести из тени тех, кто там оказался. Мне больно. Я опять боюсь дышать… Жесхар, пожалуй, переупрямил бы смерть, но тень… тень была на нем, понимаешь? Он так плотно сплелся с врагом…

Смуглый воин, который тащил Ула, резко остановился и вздохнул. То ли виновато, то ли устало… Ул ничего толком не понимал, хотя очень старался разобраться. Он напряг шею, осмотрелся. Каменная глыба теперь была совсем близко — огромная, черная в алых и багряных прожилках, словно пропитанная кровью. В тени под скальным сидела девушка. Тоненькая, темноволосая. Она прижимала ладонь к камню, склонившись и касаясь глыбы лбом. Отчего-то Ул сразу понял: девушка сидит тут давно, и все знали, что увидят её здесь. Именно поэтому тяжело вздохнул алый — как его? — Ош Бара.

— … и Эмин сказал, что согласен, — Ул разобрал едва слышный шепот девушки. — Ты же знаешь, ему лишь бы навалить на плечи побольше любимой работы. А тут — и парк, и фонтаны, и планировка города. Всё во славу учителя, конечно же… смешно. Как на ногах держится, ума не приложу. Приходится снабжать его жену снотворным. Чтобы отдыхал. Это ведь не обман, правда?

Девушка притихла, плотнее прильнула лбом к камню, вслушиваясь в ответ, которого не было.

— И такой кошмар у нас каждый день, — шепнул, встав на цыпочки, Ульо. — Или Нома здесь, или Ана. Обе твердят, как заводные, что надо с ним говорить и так ему теплее. Бара смотрел-смотрел и решил: раз ты начал эту историю, тебе и выправлять её заново! Видишь, как всё криво загибается без тебя. Ты должен разогнуть! И не говори, что нельзя и невозможно. Надо.