Алан Дин Фостер - Чародей с гитарой. Том 1

— Чудеса, да и только, — буркнул подковылявший Мадж. Выдр наклонился, повел носом и недовольно сморщился. — Все никак не соберусь спросить у его чудодейства, почему как магия, так обязательно сплошная вонь?

— Мадж, ты способен опошлить все на свете!

— Эх, приятель, твой свет сам что хошь опошлит. Кстати говоря, от него тоже смердит так, что и покойник не выдержит.

Джон-Том сделал вид, что не слышит, нагнулся и протянул руку к сосуду. В небе по-прежнему погромыхивал гром, в воздухе ощущалась неприятная сырость. Юноша осторожно прикоснулся к расплавленному металлу. Тот оказался холодным. Тогда Джон-Том подобрал сосуд, положил его на ладонь и принялся рассматривать. Не верилось, что совсем недавно он излучал палящий жар; в настоящий момент от сосуда исходил поистине ледяной холод. Мадж был прав: металл попахивал чем-то не слишком ароматным. Джон-Том сунул палец внутрь, провел им по стенке, а когда извлек наружу, увидел, что к ногтю прилипли черные крошки. Юноша поднес палец к носу и принюхался.

— Ну что, кореш? — поинтересовался Мадж.

— Не знаю, — отозвался Джон-Том и вновь поглядел на небо. — По запаху похоже на иодид серебра. Там, откуда я пришел, им или чем-то в этом роде засеивают облака.

— Приятель, мы тут засеиваем не облака, а землю, — буркнул выдр, кинув на юношу косой взгляд. — Не говори ерунды.

Джон-Том не стал спорить. Он направился туда, где стоял Клотагорб. Чародей продолжал смотреть в небо. Какой же ты молодец, старикан, подумал Джон-Том и понял вдруг, что улыбается.

И тут случилось нечто невероятное. Произошло чудо, о возможности которого упоминал волшебник. Джон-Том осознал, что уже не улыбается, а хохочет во все горло. Еще немного — и он пустился бы в пляс.

С неба закапал дождь.

Гром звучал поначалу сварливо, затем озадаченно, а теперь гремел басовито и уверенно. Джон-Том запрокинул голову, подставляя дождю лицо, наслаждаясь чистой, свежей, естественной — ну, может, самую чуточку неестественной — влагой.

— Ну-ка, — воскликнул Мадж, выхватывая у юноши сосуд, лап я понюхаю. Тут чтой-то не так. — Выдр глубоко вдохнул, глаза его широко раскрылись. — Разрази меня гром, приятель, там было настоящее бренди! Может, осталась даже капелька-другая, как раз для старины Маджа. — Он хотел было выпить остатки содержимого, однако ему помешал Джон-Том.

— Эй! — Юноша поспешно отобрал у Маджа полурасплавленный сосуд. — Тебе что, жить надоело? Иодид серебра... Или хлорид? — Джон-Том принюхался; на лице его появилось озадаченное выражение. — И вовсе не бренди, а самый настоящий бурбон.

— Ну и дела, приятель, — пробормотал изумленный выдр. — Лично я чую шоколадный ликер.

— А я — то ли сауер [69], то ли водку, — откликнулся Джон-Том. — Что происходит?

— Ничего особенного, мой мальчик, — произнес Клотагорб, прикрывая лапой очки, чтобы на стекла не попало ни капли дождя. — Тот компонент, определение которого вызывает у тебя столь значительные затруднения, является весьма дорогостоящим и куда более существенным, нежели все то, что ты перечислил. Если бы не обстоятельства, требующие решительных действий, я бы ни за что не стал применять его. Сей компонент встречается крайне редко, а потому служит предметом вожделений; им стремятся завладеть и те, кто творит магию, и те, кому наплевать на все, кроме выпивки. Мы называем его спиртэксом. — Волшебник снова поглядел на небо. Дождь лил не переставая, превращался мало-помалу в настоящий ливень. Громовые раскаты стихли, и теперь слышался лишь стук о землю дождевых капель, которые падали отвесно, под прямым углом, благо на ветер не было и намека.

— Никогда о таком не слышал, — буркнул Джон-Том.

— Спиртовой эссенцией, — пояснил чародей, — я постарался не только прогнать облако, но и вернуть Оспенспри к действительности, а потому должен был использовать нечто, способное смешиваться с водой.

— Чтоб у меня зенки повылазили! — вопил между тем Мадж, который запрокинул голову, широко разинул рот и непрерывно облизывался. — Приятель, ты что, совсем ума лишился? Пей, пока пьется! Или ты думаешь, что дождик никогда не кончится?

Сорбл, подобно выдру, не собирался упускать столь благоприятную возможность. Теперь понятно, почему он помалкивал, подумалось Джон-Тому. Пока остальные были заняты разговорами, филин медленно, но верно поднимался к вершинам блаженства. Юноша осторожно слизнул каплю, что собралась у него на кончике носа. М-м, мятный ликер. Вторая капля имела привкус «Галльяно», третья — «Мидори» или чего-то очень похожего. Хватит, сказал себе Джон-Том. В конце концов, он ведь не испытывает ни жажды, ни желания упиться до чертиков.

— Осафинское! — горланил Мадж. — Терраквинское! Кусаж, гвинал, эссарк, гудмейж! — Выдр повалился на землю, перевернулся на спину, широко раскинул в стороны лапы и как будто забыл обо всем на свете.

Однако насладиться алкогольным ливнем в гордом одиночестве у него не получилось. Горожане Оспенспри быстро распознали целебные свойства дождевых струй и повыскакивали из своих хижин — сперва по двое и по трое, а потом повалили на улицы возбужденной гурьбой. К общему веселью присоединились даже те, кто мнил себя трезвенниками: они поступили так для того, чтобы не завидовать впоследствии менее благоразумным соседям, которые наверняка будут рассказывать о чудесном ливне до конца своих дней. Дождь шел и шел, и вдруг унылый городской пейзаж начал меняться буквально на глазах. Мертвые деревья и растения ожили, словно по мановению волшебной палочки. На стеблях, которые, казалось, давным-давно высохли, раскрылись лепестки цветов, на ветках стали набухать и распускаться почки, стволы деревьев распрямлялись, как бы наливались жизненной силой и победно вскидывали облаченные в зеленую дымку ветви. Плодов ожидать не приходилось, ибо их пора уже миновала, однако урожай следующего года обещал быть поистине умопомрачительным. Капли дождя сотворили чудо с полями, на которых вызревала когда-то поздняя пшеница. Припавшие к земле колосья встрепенулись, поднялись в полный рост, зазолотились спелыми зернами. Кстати сказать, потом из этого зерна выпекли хлеб, который прославился на все Колоколесье и далеко за его пределами тем, что тесто караваев и буханок слегка отдавало алкоголем, а каждый ломоть напоминал по вкусу тот или иной сорт вина.

Джон-Том наблюдал сквозь пелену дождя и тумана за преображением Оспенспри. Город как будто разогнулся, скинул с себя тяжкую обузу. Постройки и те, кто ютился в них, словно вдохновились метаморфозой, которая произошла с черным облаком. Чем светлее становилось последнее, тем радостнее делались Оспенспри и окрестности. На глазах у Джон-Тома город превратился из островка запустения и отчаяния в истинный цветок севера. Глиняные хижины исчезли без следа, на их месте вознеслись к небу величественные здания из дерева и камня. Грязь под ногами моментально высохла, явив взгляду брусчатку белого мрамора с красноватыми прожилками. Облепленный зеленой слизью фонтан преобразился в изящный шпиль, украшенный воздушными арками; из десятков отверстий хлынули прозрачные водяные струи. Возникли вновь и мраморные статуи, и сотни сверкающих зеленых гранатов — оливинов, которые дали площади ее название.