Танит Ли - Белая Ведьма

– Будь ты проклята! – выругался Герет, повернулся и убрался.

Двое подручных почтительно приветствовали Уасти, и зашагали следом, усмехаясь за спиной вожака караванщиков.

Итак, я теперь принадлежала Уасти, стала ее собственностью, так как моя жизнь находилась в ее распоряжении. Но она, казалось, ничего от меня не хотела. Все выглядело именно так.

Она позволяла мне бродить, где пожелаю, через большую пещеру в пещеры поменьше, побыть одной в сырой темноте. Я привыкла к враждебности караванщиков. Она была знакомой. Вскоре, если ничего не случится, они, наверное, примут меня в свою среду. А сейчас они немного побаивались, и этого было достаточно. Когда я возвращалась к фургону, она не делала замечаний по поводу моего возвращения или отсутствия, а лишь поглаживала черную кошку и предлагала мне еду, которую я могла либо принять, либо отвергнуть, как пожелаю. Правда, девица – что верно, то верно – донимала ее, ненавидела меня по разным причинам. Уасти глядела в мою сторону, чтобы определить, волнует ли меня это, а потом приказывала ей уйти или помолчать, или думать о другом. Девица, благоговевшая перед целительницей, угрюмо повиновалась, но однажды вечером, когда Уасти вышла проведать какого-то больного ребенка, девица явилась и застала меня одну. Я смешивала какие-то травы, о чем меня попросила старуха. Для меня было внове выполнять поручения, но я едва ли могла отказать. Я бесцельно занималась этим: щепотку того, щепотку сего, зеленые, коричневые и серые ингредиенты, – когда девица прошла через полог и подбежала прямо ко мне.

– Ты! Кто тебе позволил соваться в это? – завизжала она. Это явно было ее делом, и ей не понравилась такая конкуренция. Тут мне кое-что пришло в голову, но в тот момент у меня не было времени думать об этом. Все травы рассыпались, а она драла мне волосы, колотила по груди и пыталась цапнуть ногтями, но те были короткими и не причинили большого вреда. Она превосходила меня ростом и весом, но я обладала большей силой, а она на это не рассчитывала. Я сжала ей руки, а потом обхватила за талию, открыла полог и вышвырнула ее. Летела она недалеко, и я нацелила ее на кучу ковров, сваленных сушиться у костра, но от удара у нее, надо думать, все кости застучали. Она завопила и завыла, и на ее крики сбежалось много женщин и несколько мужчин.

Казалось, мне грозила беда, когда раздался холодноватый голос, потрескивающий как змеиная кожа в сухих тростниках.

– Что же стряслось? Изнасилование или ко мне в фургон забрался волк? Воцарилось молчание, толпа расступилась и пропустила Уасти. Никто не говорил и не пытался остановить ее, когда она подошла к коврам, девица подняла руку и коснулась се запястья.

– Целительница! Она смешивала травы «Дарители жизни» – я видела.

– Ну и что? Я попросила ее об этом.

– Попросила ее?.. Но это же была моя работа, – взвыла, побледнев, девица.

– Значит, она больше не твоя, нахалка. Отныне можешь приносить еду и воду, и не более.

– Целительница! – завопила девица, хватая ос теперь за рукав. Уасти отцепила ее.

– Если я решу по-иному, то скажу тебе, – сказала Уасти. – А до тех пор – ты только кухарка.

Девица скорчилась в комок и зарыдала.

Я очень рассердилась на Уасти, так как поняла, что было у нее на уме – лишить работы того, кто в ней нуждался, и дать ее тому, кто ее не желал. Она вошла в фургон, бросила свою сумку с зельями и уселась на деревянный пол.

Я села у полога и спросила ее:

– Зачем это делать? Она же много лет служила тебе и училась твоему ремеслу.

– Зачем? Затем, что она дура и слюнтяйка. Много лет, говоришь? С двенадцатилетнего возраста, всего пять лет, и усвоила она немного. У нее нет к этому природных способностей. И в пальцах ее нет Прикосновения. Я уж думала, что ничего лучшего все равно не подвернется.

– До недавних дней, – уточнила я.

Уасти неопределенно пошевелила руками.

– Это еще надо посмотреть.

Черная кошка потерлась об меня по пути на свое законное место у нее на коленях.

– Кошке ты понравилась, – заметила Уасти. – Та, другая, ей никогда не нравилась.

– Уасти, – возразила я, – я не целительница.

– Не целительница? О, да А камень – не камень, а море сделано из черного пива и люди бегают задом наперед.

– Уасти, я не целительница.

– Ты странная, – поправила меня она. – В глазах у тебя больше силы, чем в пальцах, а в твоих пальцах больше силы, чем в моих, и ты позволяешь ей пропадать втуне.

– Нет у меня никакой силы.

– Но тебе уже доводилось исцелять. Да, я знаю об этом. Я чувствую, как от тебя пахнет этим.

– Не исцеляла я. Все делала их вера в то, что я могу исцелить, а не то, что я предпринимала.

Я произнесла это прежде, чем успела удержать вырвавшиеся слова, и Уасти чуть улыбнулась, довольная, что я связала себя признанием. Тут я очень рассердилась, и вся боль, страх и ошеломленность дружно обрушились на меня. Кому как не мне знать, что показывая другому его страхи, обнаруживаешь и собственные? Однако я тут ничего не могла поделать. В фургоне было темно, пологи опущены, блестели только яркие глаза Уасти да яркие глаза кошки – два над двумя.

– Уасти, целительница, – сказала я, и голос мой был бледным твердым лучом, пронзившим эту темноту. – Я вышла из чрева земли и жила с людьми в приданном мне ими облике, которого я не выбирала. Я была богиней и целительницей, разбойницей и воином, а также лучницей и возлюбленной, и пострадала за все это, и мужчины и женщины, загнавшие меня в тиски, причинившие мне страдания, тоже пострадали из-за меня. Я не буду больше бегать между оглоблями. Я должна принадлежать самой себе и никому другому. Я должна найти сородичей моей души прежде, чем меня испортит засевшее во мне черное влечение. Ты понимаешь, Уасти караванного народа?

Две пары бусинок из яркого льда молча глядят на меня в ответ – бесформенное существо, видящее, ждущее.

– Смотри, Уасти, – я подтащила жаровню поближе к себе и разворошила угли, а потом оттянула с лица шайрин.

При мерцании углей я видела, как сжалось старушечье лицо Уасти, на котором вдруг еще резче проступили морщины. Кошка ощетинилась и вскочила, плюясь, прижав уши к голове.

– Да, Уасти, – сказала я, – теперь ты видишь.

Я снова надела маску и уселась, гляди на него.

Какой-то миг она не двигалась, а потом успокоила кошку, и ее собственное лицо ничего не выражало.

– И впрямь вижу. Больше, чем ты думаешь, дочь Сгинувших.

При этом имени я съежилась, но она подняла руку.

– Подойди сюда, Пропащая. – И я подошла и опустилась перед ней на колени, потому что ничего иного я сделать не могла, а кошка спрыгнула с ее колен и убежала куда-то, чтобы укрыться от меня.

– Да, – сказала Уасти. – Знаю я немного. Только легенду, но легенда дым от костра, а дерево, пожираемое огнем, – это сущность. Когда я была маленькой, много-премного лет назад, односельчане увидели, что я обладаю целительным Прикосновением. Моя деревня отправила меня жить к дикому народу в горах, и там я научилась своему ремеслу. Это были странные люди, скитальцы, они кочевали с места на место, но верили, что обладают оком бога, великого бога, более великого, чем любой другой, и куда б они ни шли, всюду возили с собой шкатулку из желтого металла, а в той шкатулке хранилась Книга. Она была написана на незнакомом языке, и некоторые старики утверждали, что умели читать ее, но я в этом не уверена. Они жевали траву, которого выращивали в горшочках с землей, лежали в темных местах и грезили о Книге. Но легенды о древней сгинувшей расе они знали.