Александр Михайловский - Ярость славян

Патрикий повернулся на голос, сложил ладони перед грудью и склонил голову.

– Прими мои извинения, о Боже, – покаянно произнес он, – я на всю жизнь усвою этот урок, и больше никогда не буду так поступать.

– В этом заявлении недостаточно искренности, – телепатически сказала мне Птица, – зато в избытке присутствует лицемерие и досада.

– Значит, – так же безмолвно ответил я, – если этот Кирилл лукавит даже перед лицом Отца, то верить этому закоренелому царедворцу нельзя даже на грош.

– Думаю, что ты прав, сын мой, – бас включившегося в разговор Отца громыхал даже в телепатическом общении, – впрочем, поскольку это дела чисто людские, оставляю все дальнейшие действия на ваше людское усмотрение. Скажу лишь одно. Смерть этого человека в ближайшее время будет нежелательна.

– А я и не собирался, Отче, чай мы не на поле боя, – мысленно ответил я Отцу и обратился с вопросом к Птице, – можем ли мы положиться на Антонину?

– Вполне, – мысленно ответила Птица, – и дело даже не в том, что она благодарна тебе за лечение. Это дитя константинопольского дна таких тонких душевных категорий вообще не понимает. Просто она видит в тебе вожака самой крутой стаи из всех, что только есть в этом мире и поэтому будет держаться за тебя зубами и ногтями, чтобы вместе с тобой оказаться в стане победителей. Антонина знает этих византийских царедворцев как облупленных и единственный ее недостаток – это невозможность телепатического общения. Придется нам обходиться жестами, взглядами и намеками.

– Ничего, – сказал я, – обойдемся. А еще, если действовать внаглую, то в нашем распоряжении есть русский язык, которого этот патрикий не понимает, а Антонина с Велизарием вполне. И вообще, если бы этот Кирилл догадывался, с кем сидит за одним столом, то убежал бы в степь куда глаза глядят, не оставаясь тут ни минуты более.

– Да, – подтвердила Птица, – безопаснее обниматься с ядовитой змеей, чем иметь дело с недружественно настроенной Антониной. Так что, Сергей Сергеевич, давайте начнем. Только хотелось бы все это провернуть поскорей, потому что просматривать мысли этого Кирилла это все равно, что совать голые руки в дырку туалета типа «сортир». Такие же мерзкие и противные ощущения.

– Давай приступим, – подумал я Птице и сказал вслух на той же плохой латыни, какой оперировал наш недобровольный гость, – благородный Кирилл, раз Отец вас простил, так присаживайтесь же на стул и давайте поговорим как взрослые серьезные люди.

– Хорошо, – облегченно сказал патрикий Кирилл, последовав моему совету, – только для начала хотелось бы понять, о чем мы с вами можем говорить. Я человек подчиненный, не самовластный тиран, и даже не магистр оффиций, и действую только в рамках данных мне инструкций. А в этих инструкциях сказано, что я послан к аварскому кагану Баяну с весьма определенными поручениями, а поскольку авары вами разгромлены и полностью уничтожены, и кагана Баяна больше нет, то и говорить о моих поручениях к нему тоже не имеет смысла. Я всего лишь хотел бы получить от вас расписку о том, что вы изъяли у меня восемьдесят тысяч солидов донатия*, предназначенного аварским вождям.

Примечание авторов: * донатий (взнос) так называемый подарок или подношение, зачастую замаскированная дань, которую византийские императоры платили племенам варваров, чтобы гарантировать их миролюбивое поведение.

– Расписку написать не вопрос, – ответил я, переглянувшись с Антониной, – только в ней нужно будет отразить тот факт, что при пересчете в мешках с деньгами оказалось не восемьдесят тысяч солидов, а несколько меньшая сумма в семьдесят четыре с половиной тысячи солидов… У меня очень дотошный начальник финансовой службы, которая удавится за гнутый медный обол, а не то что за астрономическую сумму в пять с половиной тысяч солидов.

– Ну так, магистр оффиций Евтропий, – сладким голосом проворковала Антонина, – наверное, сам отсыпал в мешки это золото и запечатывал их своей личной печатью, так что благородному Кириллу нечего бояться огласки. Ведь он же не брал из этих мешков ни единой монетки, а тот, кто будет утверждать обратное, всего лишь возведет клевету на честного человека.

Одного беглого взгляда на патрикия было достаточно для того, чтобы сказать, что на этом «честном человеке» уже клейма ставить негде, и Птица телепатически подтвердила мою догадку, что патрикий то ли имел на руках дубликаты печатей, то ли нашел способ, как аккуратно снимать их и ставить на место. Но в принципе, детали не важны, сейчас в Константинополе жулик на жулике сидит и жуликом погоняет. Юстиниан давненько уже «не тот», и казнокрады в его окружении должны чувствовать себя вполне комфортно. Правда, остается риск нарваться на всплеск старческой раздражительности и кончить жизнь безвестным узником в подвалах Влахернского дворца, но этот патрикий Кирилл слишком мелкая сошка, чтобы его заметил сам император, да и к тому же по большей части находится в разъездах, выполняя поручения большей или меньшей степени паскудности.

Кстати, этот тип совершенно не обратил внимания на тот момент, когда я представил ему Велизария с Антониной. После сеанса омоложения великий полководец выглядит лет так на двадцать пять, а его супруга на восемнадцать; и только уже прорезавшиеся, но еще не до конца выросшие зубы говорят о пока не завершенной метаморфозе.

Вряд ли патрикий Кирилл слышал о том, что Велизарий с женой бесследно исчезли со своей виллы, потому что в это время он должен был быть уже в море. В крайнем случае, он доложит о появлении в новообразованном славянском государстве двух молодых самозванцев, которые морочат голову глупым варварам, выдавая себя за известного полководца и его супругу. В это тамошним функционерам, включая самого императора Юстиниана, поверить легче, чем в радикальное омоложение двух глубоких стариков.

И вообще, с этим патрикием каши не сваришь, поэтому этот разговор пора закруглять, а при отправлении вручить ромейскому посланцу письмо с формальным предупреждением о нежелательности вмешательства Византийской империи в наши внутренние дела. Точнее, о тех тяжких последствиях, которые наступят для нее в таком случае, хотя нам этого и очень не хочется. Вряд ли Юстиниан послушается наших предупреждений, но при этом я с чистой совестью смогу сказать Велизарию, что не я начал эту войну.

28 августа 561 Р.Х. день двадцать пятый. Поздний вечер. Строящийся стольный град великого княжества Артании на правом берегу Днепра.

Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов.

Сегодня праздник у ребят, сегодня в клубе танцы. Сегодня впервые после победы над аварами и всенародного траура по поводу жертв вражеского нашествия, на площадке над Днепром, неподалеку от стройки замка возобновляются ежедневные танцульки под оркестр, перенесенные сюда из мира Содома. Мероприятие сделано открытым и посещать его могут все, а не только воители и воительницы, пришедшие в этот мир вместе с нами. Дана набрала уже столько сил, что смогла подобно своему отцу, Духу Фонтана в мире Содома, протянуть на эту площадку магопровод, вырастить на ней ковер особо стойкой травы, а по периметру быстрорастущие деревья, приспособленные к местному климату и расцветить их мигающими магическими огоньками.