Ник Перумов - Кольцо тьмы. Трилогия

И тут повозка ворвалась в огонь.

— Нет! — Захлебываясь криком, Фолко споткнулся, рухнул ничком, прямо на изрубленный, покрытый кровью труп. Мир померк перед глазами. Тонкая нить, протянутая между ним и золотоволосой фигуркой, внезапно лопнула, хлестнув обжигающей непереносимой болью, отчего Фолко едва не лишился чувств. Хоббит видел взметнувшиеся вокруг воза волны пламени, молниеносно поглотившие вожделенную добычу...

Все. Дальше бежать не за чем.

Сильные руки друзей-гномов подхватили хоббита и поставили на ноги.

— Уходим! Пока харадримы на нас не наткнулись... — Малыш крутил головой, озираясь по сторонам.

Сражение мало-помалу смещалось все дальше и дальше к юго-востоку. Первый порыв харадской конницы угас, но преимущество в вооружении и выучке оставалось. Тонкая цепь всадников по-прежнему теснила перьеруких прямиком к огненной стене.

— К лесу! — скомандовал Торин.

— Нет! — Фолко с трудом разлепил губы. — Вперед... за ней... надо... найти...

— Они ж в пламя въехали! — рявкнул Малыш. — В огонь! Их уже нет, считай!

— Быть может... сквозь огонь... можно проскочить, — выдавил хоббит, по-прежнему бессильно опираясь на руки гномов. — Мы... должны... знать точно... Понимаешь?

— Понимаю, понимаю! Кишки нам харадримы выпустят, вот тогда-то все и поймем!

— В самом деле, Фолко... — начал было Торин, но хоббит скорчил настолько свирепую физиономию, а глаза внезапно полыхнули таким огнем, что даже видавший виды Малыш, неутомимый спорщик, хмыкнул и без возражений двинулся вперед.

Предательская слабость уходила. К тому мгновению, когда десятка полтора воинов в изорванных, заляпанных кровью серых накидках бросились со всех сторон на маленький отряд, Фолко уже оправился. И первым нанес удар — плашмя опустив меч на голову безумца, кинувшегося на хоббита с занесенным дротиком.

— Не убивайте! — крикнул Фолко друзьям. Вовремя — дага Малыша уже летела к горлу обреченного противника; тонкая сабля кхандца отшибла в сторону легкий топорик перьерукого и явно нацеливалась снести ему голову. — Прорвемся и так!

Они действительно прорвались. Легкие копьеца и почти невесомые топорики перьеруких — ничто против выплавленного в Горне Дьюрина оружия. Оглушив и сбив с ног полдюжины человек, хоббит и его спутники проложили себе дорогу к огненной стене...

Пожалуй, впервые за десять лет своей бурной жизни бродячего воина Фолко во время схватки чувствовал лишь отвращение и ужас. Убить безумца — все равно что убить ребенка, шутки ради кинувшего в тебя камешком. Быть может, эти люди были закоренелыми злодеями, насильниками и убийцами. Но разве он, Фолко, имеет право судить их, обрекая на смерть и не давая возможности оправдаться?!

Они оставили по правую руку замерший воз невольников. Трупы громоздились чуть ли не вровень с верхней кромкой борта. Среди серых плащей кое-где мелькало одеяние тхеремских невольников, и, судя по всему, их, еще живых, вытаскивали из повозки И разрывали на части голыми руками...

В конце концов, еще дважды столкнувшись с бежавшими куда глаза глядят перьерукими, Фолко и его спутники оказались возле огненной стены. Пламя наступало, выбрасывая вперед длинные, стелящиеся языки — словно небывалый ярко-рыжий с черными подпалинами зверь жадно лизал беззащитную землю, и она тотчас же вспыхивала, даже если на ней, казалось бы, совершенно нечему гореть.

Увы, дальше пройти они не смогли. Жар стоял такой, что не подойти и на сотню шагов. Пламя пело победную песнь — нескончаемую, глумливую... Оно наступало. Что будет, когда оно доберется до леса?

— Надо уходить, Фолко! — воскликнул Торин. — Мы исполнили один наш долг! Теперь время подумать и о другом!

Фолко со сдавленным криком метнулся было вперед — однако Маленький Гном ловко повис у него на плечах, мигом придавив к земле.

— Да опомнись же ты наконец! — рявкнул Строри в самое ухо хоббиту.

Гномам пришлось силой тащить Фолко прочь со смертного поля. Сперва Фолко молча пытался вырваться, затем внезапно обмяк, позволяя вести себя куда угодно. Торин тревожно глядел на друга: уж не повредился ли рассудком?

Фолко едва мог видеть что-либо вокруг себя. Глаза застилала черная пелена отчаяния. Эовин больше нет... в таком пламени ничто не уцелеет... она погибла... погибла из-за него...

Его второе зрение отказало сразу и напрочь, едва только повозка пересекла границы огненной дуги. Значило это все что угодно: девушка мертва, и пламя сейчас глодает ее кости... или в огненной стене скрыто некое чародейство...

Ни харадримы, ни перьерукие не преследовали четверку, по горло занятые истреблением друг друга.

Давно остались позади истерлингские степи и Голубые Леса Прирунья. Перед Санделло лежал восточный Мордор — заброшенная, опустевшая земля. И без того скудная, она хоть и плохо, но кормила осевших на ней после Падения Барад-Дура мордорских орков, сменивших меч воина на плуг пахаря или кельму строителя. Десять лет назад все здешние племена, вспомнив былое, дружно поднялись, встав под знамена вождя Эарнила. С ним они шли от победы к победе, покорив Запад, дойдя до последней эльфийской крепости — где и нашли свою гибель. Выведенные Олмером из боя истерлинги наслаждались плодами долгожданной победы в каменных городах Арнора, а орки... орки двинулись за своим вождем на решающий приступ и оказались в самом сердце чудовищного взрыва, когда Серые Гавани погибли вместе с торжествующими победителями.

Земля Мордора после этого совсем опустела. И если в истер-лингских степях оставшиеся знали, что их сыновья, братья или просто родовичи живы-здоровы в новой могучей державе — королевстве Терлинга (каковой уже успел объявить себя законным наследником Короля Элессара), то обитатели Мордора так же твердо знали, что их близкие стали кормом для рыб...

Горбун въехал в приграничную деревушку. Орки, как и хоббиты, неохотно расставались с многолетней привычкой жить под землей и дома строили лишь в силу необходимости. В северо-восточном Мордоре — пустынной, всхолмленной земле — было мало лесов, и дома поневоле строились из камня.

Санделло спешился. Деревенька ему встретилась крошечная — лишь десяток домов, из которых три явно заброшены. А в остальном... селение «кровожадных» орков, столь долго наводивших ужас на все Средиземье, ничем особенным не отличалось, скажем, от дальних выселок истерлингов-пахарей. Те же дети, играющие по краям единственной улочки, те же старики, греющиеся на солнце...

Сидевший возле крайнего домишки старый гоблин, подслеповато щурясь, вгляделся в застывшего пришельца, окутанного черным как ночь плащом. Вгляделся — и внезапно дернулся, как от удара, сделав попытку вскочить и поклониться. Правая нога не гнулась, рассеченная клинком, — гоблин пошатнулся, нелепо взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и...