Саша Готти - Влада. Перекресток смерти [litres]

– Она где-то там, совсем одна, – прошептал Егор, кулаком размазав по щеке гарь и кровь. – Не знаю, что делать…

И, сдирая пальцы в кровь, он наощупь пополз к воронке.

Родной, привычный мир был потерян и летел назад, все дальше и дальше.

Влада падала, лежа на спине и раскинув руки, будто ее тело медленно погружалось на дно холодного океана. Остаться не получилось, не вышло, не удалось.

Теперь только падать и падать в неизвестность.

Что вокруг – космос? Безвоздушное пространство, где нет ничего, кроме одиночества и ожидания неминуемой смерти?

Нет, в космосе звезды и темнота, а здесь ничего не было. Но свет был, он мелькал постоянно, словно кто-то водил тысячами неярких фонарей по слоистому багровому туману.

Тогда, может быть, это и есть смерть?

Тоже нет. У мертвых вряд ли саднит шея, ноют колени и распоротые ладони. Сохранилось и дыхание: воздух хрипло вырывался из легких. Значит, есть ощущение собственного тела. Значит, все еще жива, раз способна ощущать боль, если все еще может дышать, помнить, мыслить… любить.

– Гильс… – жалобно позвала Влада, понимая, что никто не отзовется. Это имя сейчас – все, что у нее есть. Все, что осталось от потерянного только что мира.

«Гильс, Гильс… Гильс…» – понеслось эхом.

Эхо было невозможно долгим, оно перекликалось на разные голоса, пока не улетело вдаль. Теперь только собственное дыхание отзывалось в ушах, как громовые раскаты.

Сейчас хотелось думать только о нем, вспоминать каждую секунду, каждое слово. Пусть его облик будет с ней, пока она в сознании.

Это было так легко – помнить его, не замечать темной половины горизонта, где ждала смерть, а думать только о нем. Только бы не рассыпаться в пыль, не исчезнуть навсегда.

Тело помнило – звуки его голоса, его сильные руки, жесткие губы, плечи… Путь любви пройден почти до конца, и какое же это удивительное и случайное счастье, подаренное ей в последние минуты!

Счастье – слово неожиданно согрело. Перед глазами замелькали странные пятна: яркие, но смутно знакомые образы…

– Привет, девчонки! – раздается голос в августовской духоте городского двора, – Мячик-то вернете?

Черноволосый мальчишка смотрит на одну из девочек, за стеклами темных очков пляшут багровые искорки. Девочка смущается, опуская глаза. Жаркий двор плавится, плывет, текут крыши домов, колышется серым озером асфальт…

А вот тот же мальчик, только помладше, лет восьми, яростно сжав кулачки, смотрит на печальную молодую женщину. Та, вжавшись в угол автобусной остановки, мнет в руках берет. Вокруг непогода, дождь льет как из ведра, только багровые зрачки мальчишки горят обидой и недетским горем.

– Иди, Гильсберт, тебя ждет отец, – наконец удается ей выдавить, придав голосу твердость, – Я уезжаю, а ты живи с ним и будь счастлив, мой мальчик! Берегите с Алексом друг друга.

– Не буду я счастлив, раз ты покидаешь меня! Ты должна бороться, отец неправ! Если ты не будешь бороться… Я тоже тогда уйду, и никогда больше никого любить не буду!

Женщина качает головой. Мальчишка, отвернувшись, бросается бежать, размазывая слезы загорелыми кулачками.

Видение остановки под дождем уносится, плывет, бледнеет.

Показывается другое. Изящная девушка, стоя в кафе за высоким столиком, радуется весеннему дню, отпивая ячменный кофе и поглядывая в окно, за которым сияет апрельским солнцем Большая Конюшенная улица. Прохожие идут мимо, разглядывать их интересно, будто в кино. Один из них вдруг привлекает внимание: горбоносый, смуглый парень, не такой, как другие. Он ловит ее взгляд, останавливается. Решительно входит в кафе, направляясь прямо к ней.

– Я Демид, – он с улыбкой протягивает ей руку. – А как тебя зовут?

Неимоверная наглость, сразу на «ты»! Да таких кавалеров она привыкла отшивать пачками. Она-то умеет находить ядовитые словечки и отпускать шуточки. Набрала воздуха, и…

– Тая, меня зовут Тая , – неожиданно смущается самая боевая отличница в институте. – Демид – удивительное у тебя имя.

Кафе, залитое апрельским солнцем, тоже блекнет и исчезает. Бесплотные тени мелькают вокруг, звучит едва слышный шепот, мелькают призрачные пауки.

Пауков тренирует хозяин, но не тот, кто называл себя Демидом. Юноша, отдаленно похожий на него, только в старинной одежде. Нежить шипит, но подчиняется каждому движению хозяина. Взмах, бросок, снова бросок, и паучья плеть в сотни метров обрушивается на пустынное поле…

Уже не Гильс и не его отец Демид Муранов, а предки их рода, гораздо более древние…

«Это не мои воспоминания… Это родовая память Мурановых, кажется… Вот что я вижу сейчас… – слабо мерцали мысли. – Утонуть в глазах моего любимого – не думала, что это может быть по-настоящему… Или это другое – остатки моего дара, полученного от матери? Что это?.. Так или иначе, но в этом должен быть какой-то смысл.

Сколько тайн я теперь знаю, сколько всего увидела из жизни семьи правителей нечисти! Но смысла еще не поняла. Точно знаю одно: я еще не во Тьме, будто время замедляется. Это не янв, здесь нет ничего материального. Только призраки домов и улиц, хотя места знакомые. Наверное, меня несет по кругу к воронке, и сейчас я в каком-то промежуточном мире. Самый дальний янв, его кромка, наверное…»

Перед глазами снова и снова проносились видения, которые менялись, как живые картины. За несколько секунд мимо пролетали дни и годы, мелькали лица, слова. Особенно яркое видение пришло, как волна, захватив ее полностью, и Влада поняла, что видит уже не отца, не деда или прадеда Мурановых, а кого-то очень древнего, давно ушедшего из мира.

Багровые огоньки мерцали в темноте леса. Ночь полнолуния была ветреной, и вековые стволы, качаясь, протяжно скрипели под натиском урагана.

Неслышными шагами по лесу двигались тени, в каждом движении угадывалась сама смерть. Наконец за стволами замелькало яркое пятно света – поляна с горящими кострами. Вокруг костров были люди, не меньше трех десятков, и черные тени замедлили шаг, остановившись у самой границы света и лесной тьмы.

Люди вокруг костров громко разговаривали: длинноволосые, с серебряными клинками, они сверкали белизной плащей. В середине поляны виднелась пятиконечная звезда, выложенная из камней. Посреди нее горел костер, пламя которого было необычно ярким и казалось слегка замедленным, словно огонь танцевал в воздухе.

– Темные здесь, они подошли! – громко объявил высокий старец с гривой седых волос, зачесанных назад, – Опустите оружие, собратья! Призываю последовать моему примеру.