Джо Уолтон - Среди других

– Делаешь – делай, – повторил он. А потом его не стало, а стал пень, а к нему была прислонена палочка того же цвета с ручкой, вырезанной в виде конской головы.

Я неловко наклонилась за ней. Она была мне по росту, и рукоять удобно легла в ладонь. Я оглянулась на Мор, но она тоже пропала. В лощине дул ветер, шуршал сухими листьями, но чьего-то присутствия в ней не ощущалось.

Я вернулась в дедушкин дом с двумя палками: от фейри и со своей старой. Решила оставить старую – она все равно была дедушкина, – а новую взять себе. Может, она растает с восходом или обратится в древесный лист или еще что, но я так не думаю. Она такая увесистая, что не верится. Всем скажу, что мне ее подарили на Рождество. Думается, так оно и было. Она мне нравится.

Делаешь – делай.

Не означает ли это, что все, что бы ты ни делал, волшебством или иначе, все равно имеет силу и последствия и влияет на других? Потому что, может быть, так оно и есть, но мне все же кажется, что с магией по-другому.

Вечером вечеринка у Ли.

Снова у тетушки Тэг. Похмелье. Жаль, что у кардиффской воды такой жуткий вкус. Я захватила из Абердэра бутылку воды из-под крана, но всю уже выпила.

Сегодня совсем ничего не делали, только вернулись в Кардифф, и ели шоколадный пирог, и ласкали Хурму (сколько она позволяет), и читали. Чудесно. Тетушка Тэг так же вымоталась, как я.

Вечеринка у Ли вышла та еще. Пили пунш из красного вина и виноградного сока и фруктовые коктейли из банок, а потом добавили водку. На вкус мерзость, и, по-моему, почти все пили ее, зажав нос. Не знаю, зачем я так мучилась. Я напилась, и, наверное, неплохо смягчить острые углы, но я от этого просто поглупела. Люди пьют для оправдания, чтобы назавтра оправдываться за то, что натворили. Ужасно.

Не хочу описывать, что там было. Все равно это не важно.

С другой стороны, я пишу полные и искренние воспоминания или виляю и выкручиваюсь?

Все с самого начала пошло не так. Насрин пришла в красном свитере, точь-в-точь как у меня, только ей он больше к лицу.

«Мы близняшки!» – радостно зачирикала она и тут сообразила, что сказала, и личико у нее вытянулось на целую милю.

Не прошло и года, всего девять месяцев, как я здесь жила. За это время мы все выросли, и, похоже, они выучили правила, которых я не учила. Может, потому что меня здесь не было, или просто я читала из-под парты книжку, пока люди обсуждали, как это делается. Ли накрасила глаза и губы – и даже Мойра накрасилась. Мойра предлагала и меня накрасить, но у нас разный цвет кожи. Обычно я выгляжу белым человеком, как Даниэль, пожалуй, но, если поставить меня рядом с настоящим белым, а Мойра по-настоящему бледная, видно, что оттенок кожи у меня желтоватый, а не розовый. Дедушка, когда кто-то из нас обгорал на солнце, говаривал, что мы до смешного бледные и нам надо выйти замуж за чернокожих, чтобы дать детям шанс, и был прав – в сравнении с ним и остальными нашими родственниками мы были очень бледными. Вряд ли вы бы заметили, если бы не знали, что мои предки цветом кожи были ближе к Насрин, чем к Мойре. Но косметика Мойры на мне смотрелась нелепо, так что я все стерла.

Потом я целую вечность толковала с Ли про Эндрю, а потом с Насрин про Эндрю – целую вечность. Ли в основном с ним покончила и занялась другим мальчиком, постарше, по имени Гарет. У него мотоцикл. Посреди рассказа Насрин, как она ругается из-за Эндрю с родителями, мне уже захотелось, чтобы это скорее кончилось. По-моему, Эндрю не такая важная особа, чтобы поднимать из-за него столько шума. Но меня никто не спрашивал, так что я пару часов участвовала в этом шуме. Явившись – а родители Ли торжественно поклялись родителям Насрин, что его не будет, – он весь вечер очень застенчиво ее обнимал. Родители Ли до одиннадцати часов ушли в кардиффский театр с ее младшей сестрой.

Было много почти незнакомого народа. Один мальчик попробовал меня обнять, и я ему позволила. Почему бы и нет, подумалось мне после нескольких бокалов этого дурацкого лилового пунша с плавающими в нем половинками виноградин и кусочками груши и персика. Приятно было, что рядом кто-то теплый. Он из друзей Гарета, значит, лет шестнадцати или семнадцати. Зовут его Оуэн, и, насколько могу судить, он за всю жизнь не прочитал ни одной книжки и ничем не интересовался, кроме мотоциклов, девочек и музыки. Ему нравится какой-то «Клэш», о котором я впервые слышала, и Элвис Костелло. Ли, должно быть, тоже нравится Элвис Костелло, потому что она крутила его записи на полную громкость. Я и правда многое упустила по части музыки, потому что в школе нам не разрешают. Он спросил, кто нравится мне, и я ответила, что Боб Дилан, чем его очень обескуражила. Видно было, что он о Дилане слышал, но ничего о нем не знает. Ну-ну. Он малость опешил, увидев мою палку, и после этого немножко оставил меня в покое – я вставала, чтобы выйти в туалет. Позже, когда Мойра меня заверила, что у него нет девушки, и стала спрашивать, разве он не красавчик… не стоит и пальца Вима, подумала я, а у Вима еще и мозги есть.

Словом, позже, когда Оуэн вернулся и снова стал меня лапать, я его не прогнала. Мне даже понравилось, но только в физическом смысле. Дело в том, что остальные хотя бы притворяются, что влюблены в мальчиков, с которыми гуляют. Вроде как репетируют взрослые отношения. Выбирают себе временную замену и разыгрывают роман. Я не хотела и не хочу играть в эту игру. От Оуэна у меня нисколько не перехватывало дыхание, да и не особо он мне понравился. Но он был теплый, и мужественный, и крепкий, и интересовался мной, и мне с ним действительно стало любопытно и захотелось прикосновений. Так что, когда он предложил мне показать свой мот, я с ним пошла. Оказалось, всего-навсего мопед, на 50 кубов, но он им очень гордится и много о нем рассказывал. Не уверена, что эта шутка хотя бы осилит подъем.

Казалось бы, от ночного воздуха я должна была протрезветь, но только сильней опьянела. Когда он стал меня целовать, мне понравилось, и я ему отвечала, чем, кажется, немного обескуражила. (Может, я что-то делала не так? В книгах об этом не пишут, но я делала все точно как в кино.) Он обнял меня руками и стал гладить. Вот тут у меня немножко перехватило дыхание, и я действительно завелась.

Так вот, мы вернулись в дом, в комнатку, которая на самом деле кабинет отца Ли. В ней стоит диван, и мы на него сели и стали обжиматься. Было темно – в коридоре горел свет, а в комнате мы не включали.

Почему записи о сексе – более личные и трудные, чем обо все остальном? В этом дневнике есть места, за которые меня бы сожгли на костре , а писать их я не стеснялась.

В общем, мы немножко пообжимались, а потом Оуэн сунул руку мне в трусики, и мне понравилось, я и подумала, что веду себя как эгоистка, что просто сижу и не отвечаю ему, так что я положила ладонь ему на бедро и продвинула к его пенису – да, я прекрасно знаю, что такое пенис, я купалась в ванне вместе с кузенами и играла с ними в доктора, когда мы были маленькие и не подчинялись этим дурацким правилам этикета. В общем, у Оуэна, как и следовало ожидать, был пенис, и он был напряжен, но стоило мне коснуться его через брюки, он убрал руки и чуть не отскочил от меня.