Галина Гончарова - Перекрестки

Вечный обделённый.

Младший сын, последний, не особенно любимый, не отличающийся умом, зато хваткий и обожающий торговлю. Он сейчас и унаследовал отцовские дела…

А сам Эдмон ушел в море – и не жалел ни минуты. А ведь мог тогда и остаться дома, еще как мог…

Да, было время.

Эдмон как наяву помнил день, когда повстречал свою судьбу. Не любовь, не подругу, а именно что судьбу. Ему тогда был двадцать один год, он задержался у любовницы до утра и ушел уже на рассвете. Он быстро шел, почти бежал по улице. Жизнь была так прекрасна! Он готов был кричать от радости, от того, что он молод, здоров, от того, что день обещает быть солнечным, а ночь будет такой же невероятной, потому что подруга разрешила ему прийти вечером. Нет, не зря он добивался ее четыре месяца! Он свернул в один узенький переулок, второй – и нос к носу столкнулся с девушкой, несущей на плече большой кувшин, пока еще пустой. К колодцу пошла? Эдмон не знал. Он попытался уступить девушке дорогу, но и она сделала то же самое. Несколько минут они топтались на месте от избытка вежливости, а потом девушка подняла на него глаза и расхохоталась. Расхохоталась так звонко и весело, что Эдмон тоже не смог устоять. Он засмеялся – и вдруг встретился с девушкой глазами. И замер. Из ярко-синих глаз девушки на парня нахлынула морская волна, захлестнула, потянула за собой, поманила – и унесла в море. Эдмон услышал крики чаек, почувствовал вкус соли на губах, увидел клочья белой пены на гребне волны несущейся к берегу – и на миг сам стал этой волной. Он часто видел море, но никогда, никогда еще оно не проникало ему в душу. А сейчас пришло и властно позвало за собой. Давно исчезла куда-то девушка, а Эдмон все стоял на улице, оцепенев от увиденного и на него натыкались прохожие. Потом он очнулся и побрел домой, но радости уже не было. Была смертельная тоска по морю. Его ждали на Маритании.*

– Пап, о чем ты думаешь?

Эдмон встряхнулся, отгоняя грустные мысли, взъерошил волосы сына…

– Ни о чем, Эмиль. Совершенно ни о чем. Кажется, ночью будет шторм, надо бы приготовиться. А если море будет благосклонно к нам, то завтра мы уже увидим берега Маритани.

Маритани была прекрасна. В эту секунду Алаис понимала маританцев, которые были влюблены в свой остров. Сияющие золотом берега, пышная шапка леса, симпатичные белые домики на склонах там и тут, наверное так выглядел остров Корфу до того, как его берега изгадили отелями из стекла и бетона.

А еще – море.

Потрясающей синевы, нежное и лучистое, в котором наверняка так здорово купаться. Рядом с Карнавоном оно сумрачное и жестокое, словно акула, а здесь напоминает маленького ласкового рыбика. Из тех, что доверчиво подплывают за хлебом чуть ли не к твоей руке.

Когда-то она любила нырять и плавать с аквалангом. Давным-давно, еще в той жизни.

– Тебе нравится?

Тим вился рядом. За время путешествия он сдружился с Алаис, как с другим парнем. Более старшим и опытным. И сейчас невольно искал одобрения друга.

– Остров… прекрасен, – честно высказалась Алаис.

– А ты бы хотел здесь жить?

– У меня не будет благословения Моря.

– Ну… мало ли?

– Нет, Тим. Моего желания здесь мало, а значит, лучше и не надеяться, чтобы не разочароваться.

– Странный ты, Алекс.

– Уж какой есть.

Алаис небрежно откинула с глаз отросшую за время путешествия челку.

Вы когда-нибудь пробовали подкрашивать отросшие корни волос в темноте, на ощупь, стараясь не издать и лишнего звука, потому что в метре от вас сопит спящий человек? А потом пробираться на палубу и смывать краску в гальюне? Из фляги с водой? Быстро-быстро, чтобы никто лишний раз не заметил?

Там же наносить веснушки, да и брови с ресницами требуется красить. Тяжкое это дело – маскировка.

– А сколько ты пробудешь у нас?

– Наверное, три-четыре дня. Посмотрю на остров, а потом отправлюсь дальше.

– Далеко?

– Не знаю, – Алаис пожала плечами, – ты же помнишь, – пальцы привычно легли на струны.

Вся жизнь моя – дорога, погоня за мечтой,

И я доволен богом, а он всегда со мной

Мы петли размотаем и сделаем клубок

Которым поиграют судьба, и я, и бог.

Судьба моя, как кошка мурлычет у дверей

Куда ведет дорожка? Пойдем по ней скорей…

Тима стихи интересовали меньше, чем Дорта. И правильно, плести такие кружева Алаис могла километрами. Только вот забывалось все уже через десять минут.

– Ты обязательно должен побывать в храме моря. Хочешь?

– А меня пустят?

– Храм открыт для каждого.

– Тогда стоит сходить. Тим, а ты долго будешь на острове?

– Пока капитан не отправится в новый рейс. Но, думаю, дней двадцать. Капитан Роал соскучился по семье.

– Может, ты мне покажешь остров?

Тим просиял.

– С удовольствием. И… хочешь, я тебя приглашу к нам? Отец пускает иногда постояльцев на пару дней?

Алаис подумала пару секунд.

– Давай так, я сначала остановлюсь в таверне, а потом поговорим с твоим отцом. Ты же не знаешь, как они сейчас…

Тим кивнул.

– Не знаю. Но па обычно рад гостям.

– Ну, вот сначала у него спросишь, а уж потом… – Мальчишка согласно кивнул, и Алаис закончила. – А остров мне покажешь обязательно. И в храм сходим.

Почему бы нет?

В той жизни Алаис обожала посещать церкви. Не ради веры или религии, нет. Ради архитектурных и художественных красот. Почему бы не продолжить традицию и в этом мире?

Корабль медленно двигался к гавани. И два мыса выдавались глубоко в море, словно открывали загорелые до золотого цвета руки.

Вернулись, родные мои.

Я рада вас видеть.

Маритани…

Далан гавани не видел, из трюма вообще ничего не увидишь. Просто изменился ход корабля. Стало чуть меньше качать, и кто-то из рабов сказал, что корабль встал на якорь.

Далан мысленно пожелал Маритани провалиться вместе с якорем в пасть Ириона, да там и застрять. Поближе к хвосту. Вслух он ничего не сказал, понимая, что ругайся, не ругайся…

Плетью вытянут, да и только. А силы ему нужны, очень нужны. Чтобы сбежать, он должен быть здоровым, сытым и не в цепях. Тогда у Далана есть шанс пробраться на корабль, идущий с Маритани и спрятаться там. А уж как будет дальше… кто его знает?

Могут и за борт выкинуть. Тогда все будет кончено быстро. Но могут же и домой отвезти? А он отработает! Он ничего не боится, отец своих детей ко всему приучил. Хоть навоз выгребать, хоть огород копать. Если он сын купца, это не значит, что он – белоручка.

Далан шевельнулся пробуя свое тело. Цепи глухо зазвенели.

А ведь и верно спасибо тебе, отец.

Мальчишка отчетливо понимал, что купец Тхен гоняет своих детей до седьмого пота. И… сейчас ему это могло пригодиться. Вот соседские дети, он знал, с утра немного учились, потом лоботрясничали на улице, а у него, да и у его сестер все было не так. Их занимали то работой, то учебой целый день, от зари до темна. Чтение, письмо, счет – это обязательно. Несколько наречий, и на каждом надо разговаривать. Для него – упражнения с оружием. Для девочек – шитье, вышивание, вязание. Работа по дому – обязательно. И тут уж разделения ни для кого не будет. Сестры могли почистить лошадь или убрать в конюшне, Далан мог приготовить суп, при необходимости.