Галина Гончарова - Перекрестки

Не по хамству – просто руки были заняты.

- Я приехал издалека, я вам песенки привез

За моей спиной историй, побасенок целый воз

Я от тяжести шалею, вам надеюсь рассказать

Что увидел и услышал, чтобы дальше передать.

Не гоните менестреля, я хороший и не злой

Я пройдусь по скуке тряпкой и по затхлости водой

Я веселье преумножу, разгоню тоску и грусть

Не гоните менестреля, все равно я к вам вернусь…

Сопровождалось сие действие глазками кота из 'Шрека', гитарным перебором и широкой улыбкой. И Алаис не прогадала.

Хозяин, вознамерившийся, было, кивнуть вышибале, ухмыльнулся, и отставил в сторону кружку, которую протирал. Самый обычный трактирщик, в меру умный и хитрый. И таверна, как и в Сенаорите. Стойка, столы, скамейки, разве что там в качестве декора использовался лук и чеснок, а здесь – гирлянды из ракушек. Оно и правильно – лук и чеснок тут статья экспорта, глупо их впустую переводить, а ракушки под ногами валяются. Хоть ешь, хоть нижи…

– Ну, проходи, менестрель. Потешь душеньку.

– А молочка нальете? – нахально осведомилась Алаис. Не из вредности, просто менестрелям в эту эпоху было позволено достаточно много. А что?

Радио нет, телевидения нет, хоть так развлечься. А если развлечение – товар, то и стоит он дорого. И доступен не каждому. Попробовать-то может хоть кто, но в местном обществе очень качественная и действенная критика.

Сколько бы поп-групп остались на плаву, если бы их можно было критиковать, закидывая гнилыми помидорами и тухлыми яйцами, Алаис предугадать не бралась. А особо отличившихся менестрелей могли и вовсе вынести с почетом – до ближайшего нужника.

– А ты с губ слизни, чай, там еще не обсохло, – посоветовал хозяин.

– У-у… жадина, – фыркнула Алаис. Но на высокий стул рядом со стойкой вспрыгнула без раздумий. – Значит так. Поймал дед рыбу. Вот такую. Нет! Вот таку-ую…

Спектакль по мотивам сказки 'Ух ты, говорящая рыба' прошел на 'ура', пара песен развеселила и трактирщика и вышибалу, а 'песня рыбака' вообще оказалась вне конкуренции. Кое-какие слова пришлось заменить, но Алаис постаралась так извернуться с ритмом, чтобы песня ничего не потеряла. И вроде бы ей это удалось.

Алаис посмотрела на довольные лица – и прихлопнула ладонью струны.

– Так как – заработал я свое молоко?

– Заработал. И даже на ночлег пущу, но с отработкой, – решил трактирщик. – Вечером с восьми склянок до полуночи – народ потешишь?

– Я-то смогу, – прищурилась Алаис. – А что мне за это будет?

– Что заработаешь – то и будет?

– Плюс ночлег и трехразовая кормежка за счет заведения.

– А не слишком ли заламываешь?

– Ну… на тухлые яйца всегда разориться несложно. Если захотите.

– Самоуверен ты не по годам…

– Так ум и умения не от лет зависят. Кто и в старости дураком останется, – пожала плечами Алаис.

– Наглый. Тебя звать-то как?

– Алекс Тан.

– Ладно. По рукам, Алекс. Но если тебя гнилыми помидорами закидают – я спасать не стану.

– Не закидают, – ухмыльнулась Алаис.

Не закидали.

Маританцы там – или нет, а музыка нравилась всем. И песни тоже. И даже испанские гитары.

Алаис из своего времени знала кучу мелодий, и на Маритани они пошли влет.

Слушали, топали ногами, хлопали в ладоши в такт задорному ритму… Алаис десять раз порадовалась, что взяла медиатор. Да и кожа на пальцах рук стала чуть погрубее, но все равно пальцы ныли.

К концу вечера недовольных не было. В том числе и трактирщик, который хлопнул девушку по плечу и предложил:

– Не хочешь на площади подыграть? В конце пятидневья танцы, там такие как ты всегда нужны.

– Пятидневья?

– Через два дня. Наши ребята там тоже играют, но не так. У нас другие песни…

– Внесем разнообразие, – усмехнулась Алаис.

Уже в час ночи, вытягиваясь на кровати, она уткнулась носом в подушку.

Пахло не перьями, нет. На острове маританцы набивали подушки чем-то вроде гречневой шелухи. Другой запах, другие ощущения, но главное осталось прежним.

Чистота.

Пусть постельное белье было застирано до потери всякого цвета, а одеяло кололось, но все было безупречно чистым. Хорошо-о…

Жаль, она не сможет остаться на Маритани.

Далан понял, когда причалил корабль. Качка стала иной, изменилась, поутихла. Да и звуки жизни портового города послышались.

Купец спустился в трюм.

– Так… Норс, делайте все, как обычно. Понял?

– Ночью?

– Что ж нам – завтрашний день терять? Помост я оплачу, так что работай!

И начался кошмар.

Рабов по одному отцепляли и выводили наружу. Там им давали в руки кусок мыла и окатывали водой. После того, как человек полностью смывал грязь со своего тела, его осматривали с ног до головы. Осматривали зубы, глаза, половые органы – рабов с дурными болезнями нельзя ввозить на Маритани, за это крупный штраф. Заставляли промывать волосы чем-то едким – рабов с насекомыми тоже не продавали.

Расспрашивали, кто что умеет.

Потом человеку выдавалась набедренная повязка, и он опять приковывался к цепи. На этот раз уже на причале. В трюме грязно, не затем их мыли.

Когда очередь дошла до Далана, мальчишка не сопротивлялся. Ни к чему.

Чтобы сбежать, ему надо не отличаться от маританцев, то есть быть чистым. Не сдержался он только когда его полезли щупать грубые пальцы. И тут же получил сильный удар по ягодицам.

– Стой спокойно!

Далан ответил грязным ругательством, и в следующий миг его ударили еще и под дых. Мальчишку скрутило вдвое. Было бы чем – еще бы и стошнило.

– Учти, щенок, – надсмотрщик подцепил Далана за кожаную полоску ошейника, – проявишь свой плохой характер – лично с тебя шкуру спущу! Молись, чтобы тебя продали, потому что иначе выкинем за борт. Поджилки подрежем, шкуру попортим, чтобы акулы заинтересовались – и дорога в море. Понял?

Далан понял. Оскалился.

– Лучше сдохни сам, потому что если я выживу – это я с тобой и проделаю.

Пощечина была легкой – не дело, чтобы на лице товара были синяки, но и она снесла мальчишку к цепи, где его сноровисто и приковали.

Далан дождался, пока от него отвлекутся и подергал кандалы.

Нет, все крепко.

– Что ты умеешь?

Ответом был изобретательный посыл работорговца в дальние дали. Тот не обиделся – не станет же человек обижаться на собаку, которая его облаяла? А для него Далан человеком и не был.

Товар. И все тут. Просто товар.

– Грамотен?

Далан сверкнул глазами.

– Да пошел ты…

– Отвечай. А то останешься голодным.

Ругательства у мальчишки еще не закончились. Купец безразлично пожал плечами.

– Так и запишем. Отребье. Годен для черной работы или в бордель.

Далан скрипнул зубами. Ругайся, не ругайся…

Но и сдаваться он не собирался. Сначала ты рассказываешь о своих умениях, потом становишься на колени, а потом – раб. Уже не по ошейнику, а по душе!