Галина Гончарова - Дороги судеб

Могла, ох как могла. Алаис девочка неглупая, и если уж Таламир рассматривал эту ситуацию, то она тем более должна была ее просчитать. Тогда, получается, что она сбежала с Эфроном по доброй воле?

Вот это вряд ли. Никто ей не мешал сделать нечто подобное еще в Карнавоне. Или… там побег не увенчался бы успехом?

Таламир застонал, стиснув пальцами виски. Голова просто разрывалась и от боли, и от предположений, сказывались бессонная ночь и выпитое вино. Мысли, словно разлетевшись на осколки, царапали череп изнутри.

Наконец, мужчина тряхнул головой и принялся размышлять.

Итак – кто выпустил Эфрона?

Тут все понятно. Тарла. Она же привела его к Алаис, после чего служанку оглушили, связали и сгрузили на кровать женщины.

Что было дальше?

Эфрон сделал Алаис какое-то предложение. Явно не руки и сердца, это просто смешно. Только вот что можно предложить такой, как она?

Смешной вопрос.

Карнавон.

Алаис нужен только Карнавон. И… месть за смерть близких. Ир-рион!

Тут-то пасьянс и сложился, заставив мужчину похолодеть от простого понимания.

Нелюбимая – не значит нелюбящая. Пусть семья не любила Алаис, но кто сказал, что она их ненавидела? Даже она сама ни разу этого не произносила. Она говорила о своем уродстве, о своих мечтах, но никогда – никогда! – не говорила, что ненавидит свою семью за то, что они сделали с девочкой. И вот за семью она могла мстить.

Прекрасно понимая, что если останется, то ее жизнью будет распоряжаться Ант, а через него и королева, понимая, что отомстить не удастся, в лучшем случае она сможет передать свою месть детям, да и то сомнительно…

Тогда… получается, что она сбежала не просто так? И найти ее не удастся?

Ант выдохнул.

Алаис продумывала все. Нет сомнений, что дурачка Эфрона она тоже поставит себе на службу. И не отпустит, пока он будет ей выгоден.

А еще – Эфрон не отпустит последнюю из Карнавонов. Так что искать надо двоих. Супружескую пару, брата и сестру, и обязательно смотреть в глаза женщины. Глаза и волосы Алаис изменить не сможет… или сможет? Парики, краска – Таламиру ли не знать?

Остаются только глаза.

Ладно. Сейчас все упирается в простой вопрос – супруга уже сбежала из города или нет? Могла… Таламир аж застонал, понимая, что полдня у Алаис было, а значит, в городе ее, скорее всего, нет. И искать надо на дорогах. Ладно. Людей он разошлет. А как проверить корабли, которые ушли из порта? Она ведь могла быть на любом из них, они могли… надо съездить в порт. Мало ли кто ее заметил? Их заметил?

Если Эфрон прикоснулся к Алаис хоть пальцем – ему не жить.

Не из-за большой любви, нет. Просто это его женщина, его имущество, и Таламир свернет шею любому, кто покусится на его собственность.

Итак.

В порту нужно поставить своих людей. На воротах – тоже. И ждать.

Бесконечно Эфрон прятаться не сможет, Алаис тоже, рано или поздно он найдет свою супругу, и… свернет ей шею?

Ну, нет.

Сначала сделает ей наследника, а потом свернет шею.

Алаис в этот момент вовсе не думала о супруге. Ей надо было как следует устроиться в городе. Не сбегать же отсюда?

Нет, конечно.

Таламир будет искать ее, и искать активно. Что бы сделала она на его месте?

Поставила своих людей на воротах и принялась прочесывать город. Так не надо отказывать супругу в сообразительности.

Что он сделает, если никого не поймает?

Решит, что супруга сбежала. До того, как перекрыли ворота. Шанс у нее был, с раннего утра, например. И успокоится рано или поздно.

Вот это время ей и надо переждать в городе.

Не то, чтобы Алаис не размышляла над таким вариантом.

Она могла бы попробовать сбежать ночью – ладно, утром из города. Только вот не создана она для бродяжничанья. А зная Таламира, ее уже сегодня объявят в розыск. Да и просто – напарника нет, а одинокая девушка или одинокий молодой парень, которые не умеют за себя постоять, быстро станут мишенью работорговцев. Не затем она сбегала из добровольного рабства, чтобы оказаться в рабстве принудительном. Не Эфрона ж в напарники звать?

Интересно, спасся или нет? Впрочем, на ее участь это сильно не повлияет.

Можно было бы попробовать уплыть на корабле. Но…

Вот вы капитан корабля. К вам приходит девушка и просит принять ее на борт – срочно. Приходит ночью, одна, скрываясь, этакая белоручка, заступиться за нее некому, да и ошибки она какие-нибудь совершит… итог?

Либо забортная водичка, либо корабельная шлюха, либо рабский рынок. В разных сочетаниях.

Нет, так дело не пойдет.

С утра она честь по чести позавтракала, расплатилась с хозяином трактира, попрощалась и выползла на улицу, кряхтя так, что позавидовали бы все персы.

Ей надо найти себе норку, отъесться, отоспаться, прикинуть, чем зарабатывать на жизнь, а когда ее перестанут искать, она уедет честь по чести. Уедет спокойно, освоившись с этим миром и со своим местом в нем…

Эти мысли совершенно не мешали дряхлой старухе брести по улице, оглядываться, шаркать ногами, кашлять, сморкаться, плеваться и вообще – почти разваливаться на ходу. Артистизм?

Жить хочется. Вот и приходится номера откалывать.

Алаис медленно ползла по улице, изучая вывески, пока одна из них не приглянулась девушке.

'У тетушки Магдалены'.

Вывеска была исполнена золотом, дом производил впечатление чистенького и уютного, а белые ставни и красные мальвы в палисаднике перед ней делали домик почти родным.

И Алаис решительно толкнула дверь.

Внутри было вполне достойно, ничуть не хуже, чем снаружи. Чистенький пансион, аккуратный и красивый. На первом этаже таверна, но для чистой публики. Столики покрыты скатертями в красно-белую клетку, на окнах цветы и занавески, полы натерты воском…

За стойкой в углу, видимо, сама тетушка Магдалена – статная женщина лет сорока, с рубенсовскими формами, скромное коричневое платье оживляется белым передником, русые волосы убраны под чепчик, голубые глаза глядят спокойно и пристально. К ней-то Алаис и подползла, поминутно охая и хватаясь то за поясницу, то за сердце.

– Ох… здоровьичка тебе, доченька.

– И вам здоровья, бабушка.

Особой приветливости Магдалена не проявляла, но и заявить: 'не подаем' тоже не спешила.

– Нельзя ли у вас комнатку снять?

Голубые глаза впились в Алаис. Да так, что женщина почти физически почувствовала, как просвечивают ее кошелек, как взгляд проникает под грим, и даже глубже – в душу… хорошо, что глаза не видно под низко повязанным платком.

– У нас дорого, – после минуты молчания произнесла Магдалена.

– Чай, не по золотому в день берете?

– Нет. На золотой у нас можно пять дней жить, бабушка.

– Только жить – или столоваться?

– Завтрак и ужин я подам, обед отдельно, если пожелаете.