Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

Я пощупала канву и нитки, пробираясь сквозь узлы и наслоения многолетней гнили всё глубже. Усмехнулась. Не бывает, наверное, бесконечно плохих людей. Как нет и безупречно хороших. Значит, перемены доступны всякому? Или всё же нет? Мне стало интересно, видимо, во взгляде что-то мелькнуло, гость подался назад, откинулся и покачал головой.

– Нет, я пока что золота и не показывал. Не надо спешить.

– Заказ не оплачивается ей. Ни единой монетой. Она, если так можно сказать, посредник, – весело уточнил Ларна, убрал нож и отдал точило трактирщице.

– Чей посредник? – само собой, оживился гость.

– Мы пока точно не знаем, но дело чисто бабье, – Ларна уже едва сдерживал смех. – Мой синеглазый бог грома не участвует. Наверняка. Изучают договор и определяют цену или Пряха, или её сестрички.

– Когда я захочу послушать дураков с их бредом о богах и каре небесной, кину арх в плошку на пороге божьего дома, там бойко торгуют и ещё бойчее врут, – поморщился гость.

– Судя по ниткам вашей души, всё началось со вполне безобидного желания. Вы жили в зелёном городе, а он – в красном, – я не знала точно, но нитки все были здешние, все они плелись и путались в пределах столицы. Может, тот, второй, жил и в белом городе. – И он вас…

– Кто сказал? Кто мог это сказать? – теперь гость шипел от злости, часто оглядываясь на Ларну.

– Мое шитье вернет вас к первому выбору, тогда у вас ещё был иной путь. Но нитка жизни того, второго, вашего врага и друга, оборвана. Плата за новый путь может оказаться очень большой.

Теперь он понял и испугался всерьёз. Но удача Скрипа не дала покоя, гость решил попробовать сменить условия.

– Не будем трогать мою жизнь, – хитро усмехнулся он. – Я позову троих. Сшей им то, чего заслужили. Золота ты не возьмешь, но я могу рассчитаться иначе. Услугой, сведениями, посредничеством.

– Ты уж сразу всю слободу зови, не мелочись, – посоветовал Ларна. – Любишь ставить условия и умничать.

Я достала иголку, она блеснула золотым бликом и сразу сделалась заметной всем. Потянула нить. Почти ничего у меня нет даже для того мальчика девяти лет. Как яростно он завидовал своему другу… Жалость? Нет, не то. Зачем его жалеть? Он своего друга не пожалел, и до сих пор спит спокойно. Но под той завистью было одна вполне надёжная ниточка. Он любил море… И я тоже очень люблю море. Вот и взялась я шить прямо по попавшему в руку пустому полотенцу. Море получалось тёмное, грозовое, в облаке над ним ещё бился последней жилкой дня всего один солнечный лучик…

Я резко выдохнула, разжала стиснутые зубы и глянула на Ларну. Умаялась. Он уже ждал с кубком в руках, сам поднялся, подошёл, напоил и сел рядом, придерживая за плечи.

– Сегодня быстро управилась с шитьем. Ещё даже не вечер.

Он указал рукой на малую жаровню, поставленную на стол. Напротив меня, по другую сторону от живого огня, сидел гость, теперь уже бледный до желтизны. Теплый воздух чуть искажал лицо, словно страх его мучительно мял и дергал… да собственно – именно так и было. Я расправила полотенце и выложила на стол. Красивая работа. Самой нравится, взрослая она и трудная. Душу я вложила честно, как и велел Скрип. Прочее же – не мой выбор. Зачем мне облегчать его для сидящего напротив?

– Вы пришли и попросили о шитье, – сказала я. – Для себя попросили. Я исполнила вашу просьбу. Это всё, что я могу сделать. Иного не дано, таков удел вышивальщицы, теперь я это поняла. Я, как и любой иной обладатель золотой иглы, всего лишь даю право измениться. Я не знаю, какую плату возьмёт с вас Пряха, никогда не угадать заранее, чем придется оплатить вышивку и что она даст… В моей душе нет для вас более ниток. Если готовы заплатить, протяните руку и возьмите шитье. Если нет – я брошу его в огонь.

– Не так быстро. Дайте время подумать.

– Вы пришли. Вы просили. Думать надо прежде того.

Я разгладила полотенце. Море было настоящее, ничуть не хуже того, из недавнего рассказа Ларны. И даже рассвет. Пусть и поздний, уже при высоком солнце и без бешеной алости крови… Не знаю, есть ли надежда для такого гнилого человека – стать иным. Не понимаю, готов ли он хоть в самой малой мере меняться… Зачем? Разве ему теперь плохо? Не протянет руку, не возьмет шитьё и уйдёт.

Я подняла полотенце на руках, оно легло ровно, море чуть качнулось и луч блеснул живо, тепло. Сидящий напротив охнул и вцепился в край стола побелевшими пальцами. Тоже заметил… Наверное, страшно это – когда при тебе сгорает ещё раз, зримо и окончательно, тобою уже сожженная, не сбывшаяся, жизнь. И ты снова остаёшься в сбывшейся. Только что она была единственной и вдруг ненадолго стала одной из возможных… Протяни руку и возьми себе новую. Если сил хватит. Если тебе нужна новая…

Я подняла полотенце выше и продвинула над столом вперед, оно теперь было над самой жаровней. Гость вскочил и в немом отчаянии, не отрывая взгляда, следил, как шевелится вышитое море. Горячий воздух трогает полотенце, канва дышит, шторм наливается тьмой и ползёт всё ближе… Я развела руки, полотенце на миг повисло – горячий воздух его придержал – и стало опадать, сворачиваясь и сминаясь.

Он всё же протянул руку, усомнился и отдёрнул, снова попытался схватить край ткани, обжёгся и молча сел на скамью, глядя, как догорает на углях моё шитьё. На нас он более не обращал внимания. Не знаю, заметил ли, как Ларна отсчитал семь золотых, подхватил меня под локоть и повёл прочь. Страж, молчавший всё время, побежал следом. Поравнялся, тронул за руку.

– Садись на спину, рэм-Бахта. Ты еле жива, а мое дело оберегать и помогать.

– Спасибо.

Трудно говорить, скулы свело, всё же первый раз мою работу вот так – не приняли. И я не знаю, как к этому отнестись. С облегчением? Уж за отказ от шитья я точно не отвечаю! Но я заставила его выбирать! Могла просто сказать: иди, ты ведь видишь, этот выбор не для тебя…

– Тинка, ты и здесь нашла повод к душевным терзаниям, – рассмеялся Ларна, быстро шагая рядом и поддерживая меня под спину. – Не полегчало, не одолела порог дураков?

– Озноба нет, – признала я нехотя. – Вечер красивый, небо такое прозрачное… Никаких ниток. Весной пахнет. Куда мы спешим?

– К набережной, – отозвался выр. – Сейчас самое время занять хорошее место. Парад на воде начнётся с закатом.

Мы заняли место и парад был очень красив… Но после шитья я не могла оценить этого в должной мере. Усталость гнула спину, мысли мешали слушать пояснения стража. Хотя… если бы он замолк, я бы наверняка уснула стоя. А так с открытыми пустыми глазами добрела до лодки и уже сидя забылась, провалилась в тёмный колодец отдыха без видений и размышлений. Проспала б о льшую часть следующего дня.

Вечером долго и на редкость спокойно говорила со Шроном. Не о столице и наших заботах, он устал от них не менее моего. Мы вспоминали замок ар-Бахта, строили планы переделки главного зала. Я городила глупости по поводу цвета занавесей и отделки потолка, Шрон гудел, что причал надо подновить и вырыть во дворе пруд… Малёк сперва возмущенно фыркал – глупости! Но позже втянулся и тоже начал предлагать нечто в должной мере неисполнимое, точнее – далеко от нас отстоящее. Вспомнил деревья Арагжи с красными стволами и плоской кроной. Видимо, мы шумели изрядно: уже на закате прибежал Хол, мокрый и довольный собой. Включился в беседу, мечтая обустроить в замке большой зал истории галерного флота. Его дядька, капитан Траг, был бы рад такому интересному делу.