Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

Три дня ушло на подготовку. Ещё день – на проверку действий: выры ныряли на малую глубину, пробуя страховать «приманку», поднимать на поверхность и вытаскивать на палубу. Наконец Ларна остался доволен и приказал ждать солнечной, безоблачной погоды. Благо – весна, таких дней много. Стражи согласились. Посетовали: зимой широкий пролив меж землями Рафт и островами Нан совсем затягивает гнилой сыростью. Не понятно, чем она удерживается в воздухе так плотно, что носа галеры не видать от кормы! Солнце пропадает на долгие недели, день едва угадывается, так он тускл и мрачен. Водяную взвесь и туманом-то неловко назвать, она пропитывает воздух до того, что выр не нуждается в увлажнении панциря. Зато люди едва выдерживают, сырость мучительна для лёгких. Она липкая, холодная, в ней словно прячется болезнь. Сперва проявляет себя кашель, за ним следуют жар и бред…

Зимой в земли ар-Карса никто не плавает. Даже галеры с тантовыми куклами на местах гребцов не ходили в прежние времена, когда жизнь рабов совсем мало значила. За одно плаванье можно было потерять всю команду!

То ли дело – летом… Море здесь имеет особенную, необыкновенную красоту. Его воды отливают яркой зеленью, блики ложатся по ним светлым серебром. Туманы с севера набегают лишь ночами, и несут не болезнь, а приятную прохладу.

Ларна выслушал, не перебивая и часто поглядывая на Тингали. Знал её любовь к красивым рассказам и внутренне обрадовался говорливости стража. Давно вышивальщица не берётся за иглу, не шьёт узоров просто так, от полноты души… Значит, от самой столицы, от Усени, где сшила она грозовое море для вора и тот сжёг дар, душа не смогла вполне расправиться и отдохнуть. После сказанного выром Тингали задумалась, стала часто трогать ткань у ворота, где спрятана игла. И поглаживать подол платья знакомым движением, словно он и есть канва. Хорошие признаки. Явное выздоровление, пусть сама она пока и не ощущает перемен.

На седьмой день плаванья от порта ар-Рафтов сложились наилучшие условия для поимки паразита. С самого утра небо показало всю свою синеву, яркую, без единого перышка облаков. Солнце грело по-летнему, в полную силу. Зелёная вода казалась тёплой, а блики вспыхивали солнечными мышатами, да так ярко – глаз жгли…

Выры нырнули перед полуднем. На галере, замершей без движения, с убранными парусами и вёслами, сперва радовались отдыху. Пообедали чуть раньше обычного и обсудили особенности северного порта земель ар-Карса. По слухам, вход в бухту очень трудный, только местным лоцманам он по силам. Как-то ещё справится Хол? Он обещал с первого раза всё выучить так, чтобы иметь возможность самому вывести корабль в любое время.

Когда сытость одолела всех, а короткий отдых восстановил силы, люди начали беспокоиться и рассаживаться поближе к бортам, глядя в зелёную, отливающую перламутром, волну. Где выры? Пора им уже вернуться, давно пора… Оглядывались на Тингали, сидящую под мачтой с прикрытыми глазами. Вышивальщица перебирала пальцами нитки, купленные в столице Ларной. Люди видели: не хмурится, спокойна, а ведь ей-то виднее. В способность вышивальщицы почуять беду команда Ларны верила свято.

Первым из воды, неожиданно для всех, вырвался на полном ходу Хол. Он шёл вверх, как говорят выры – «стоя на хвосте», то есть отвесно. Это требует больше всего сил, но позволяет подняться стремительно и высоко выпрыгнуть над водой. Хол взлетел на три сажени, изворачиваясь и оглядывая море. Убедился, что всё благополучно, галера рядом и его ждут. Рухнул в воду, скользнул и замер у самого борта, поджидая стражей.

– Сам плывёт? – уточнил Ларна.

Хол согласно качнул усами. Как все выры после стремительного всплытия, он не мог сразу открыть легкие, выжидал, покуда кровоток перестанет гудеть под панцирем. Поймал страховочные веревки, разобрал и распределил поудобнее. Указал усом: стражи на подходе, готовьтесь. Выры показались на поверхности у самого борта, более крупный сразу поддел петлёй хвост приятеля, пока Хол заводил веревку тому под брюхо у головогруди. Выволокли на борт плавно, без рывка. Ларна вмиг оказался рядом, взглядом ощупывая панцирь, все стыки, неровности. Сковырнул ножом одного паразита, уже прожравшего ход на брюхе почти на всю толщину пластины. Бросил в бадью, добыл второго с хвоста. Третьего, в голос вереща и всхлипывая, пританцовывая и смаргивая слезы на радость всей команде, вырвала со спины Тингали.

– Учишься на барабанщицу Тнари? – заподозрил Ларна, отбирая буро-жёлтого паразита и бросая в ту же бадью.

– Тьфу на тебя! – отмахнулась Тингали, торопливо ополоснула руки в воде, вытерла прямо об платье и села отдыхать, не зная, обижаться на всех – или смеяться вместе с ними. – Боюсь я этой гнили. Мерзкие. Склизкие. Бр-р!

– Чего ж хватаешь прежде меня?

– Потому что надо, – обреченно вздохнула вышивальщица, ока как раз чуть успокоилась. Погладила спинной панцирь стража, провела пальцем по кромке круглого углубления, в котором он стал тонким, видно серо-розовое тело выра. – Почти ушёл, я его хвать… и орать.

– Он испугался, – расхохотался Ларна, щурясь и поправляя усы. – Даже у меня душа сбежала в пятки, так шумно было… Ладно же, за дело. Более я ничем не могу помочь вам. Разве ободрить. Сказку не расскажу, но могу припомнить, как плавал зимой к Гиму на отмели. Старик скучал там один. Ну, а я тоже скучал. С кем ещё потрепаться-то? Одни боятся меня, от других я сам прячусь… такова нелепая жизнь выродёра.

И он начал говорить. Негромко, размеренно, иногда надолго замолкая и наблюдая, как вышивальщики шепчутся и хмурятся, как трогают пальцами воздух над повреждённым панцирем. Как добывают из бадьи паразита и начинают рассматривать. Он корчится, разевает пасть, ощущая и без глаз выра рядом – и пытаясь тянуться к нему. Двое в бадье ведут себя точно так же: пластаются по стенке и грызут древесину, точно зная, где ближайший от них выр.

– Узелочком злость завязана, ну что за неумеха шил? – бормочет Тингали, сердито бросая косу за спину. – Узлы на шитье! Ким бы всю косу мне по волосинке раздергал за такое преступление. Хол, уже можно, режем? Тут придержи. Не пойму, куда тянется…

– Выпарываем, – булькает Хол. – Не узел, стяжечка. Вроде столбика. Я держу, ты гляди: на ней злоба и накручена, да. Совсем нитка старая, белая да гнилая. Ларна! Не молчи. Научил тебя ар Гим резать шигру? Я ни разу не пробовал её. Говорят, много вкуснее магры. Но я не кушал и настоящую магру.

– Поддевай! Распутывай, – прикусив губу, шепчет Тингали. – Тут запетляли стремление к поиску выра. Ловкая работа, но до чего гнилая! Хорошо, что Сомра запретил подобным образом шить. Из своей души выплеснешь столь мерзости – умрёшь не доделав, сразу. И правильно.