Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

– Нет, не так…

– Мне виднее. Забирай! – строго велела хозяйка дома. Грустно и тихо добавила: – Жаль, мне на рынок ходить не велено. Как тебя собирать на север? Иззябнешь, промокнешь… Все твои вещи не годны для земель Рафтов. Шапка от солнца! И чего люди не удумают… глянуть порой, и то забавно. Люблю я ходить по рынку. Диковины, небось, всякие есть. Мы с Михром ездили в столицу Горнивы, в Нивль, на большие ярмарки. Вот уж радость детям! Там и сладкие пирожки, и пряники, и дудки-гуделки, и карусель. Один раз даже был балаган. Большое представление, страфы учёные, глотатель огня.

Михр виновато пожал плечами. Толку от чужого ларца… да разве это подарок? Вон, отдала – и не поморщилась, и голос не дрогнул. Всё правильно Ким втолковывал, пусть и сказкой называл. Что памятно, то и дорого. Надо выводить семью в город, по лавкам, а то и просто на прогулку. Вот и будет подарок. Жена Скрипа слушала про балаган молча, потом сухо, как-то совсем без радости, рассмеялась.

– Знаю я всё про балаган, добрая брэми… Восемнадцать лет сама в таком провела. Маму хозяин купил в Синге, в порту. Она взрослая уже была, годилась только за зверьем убирать и помогать при кухне. Зато меня в работу взяли раньше, чем я научилась говорить. У вас, на севере, обычно называют такое представление – «терем». В нижнем ярусе мужчины, покрепче, они держат. Во втором женщины, хозяин туда отбирал красивых, фигуристых. Третий – там самые легкие. Иногда ещё четвертый бывает, вот туда меня в семь лет и поставили. В пятнадцать я была женщина-змея… так себе работала, не моё это. Всем на ярмарке праздник, но не мне… до сих пор помню, как ошейник душит. В загоне сбесился голодный страф. Троих поклевал, и мою маму. А меня за лохмы – и на люди. Работай, твоё время. Улыбайся…

Михр уже потянулся открыть дверь, но удержал руку: не до него пока что женщинам. Вон – вздыхают, того и гляди, плакать примутся. Пусть поговорят. Им обеим, если разобраться, уже давно некому излить душу. Жена Скрипа помолчала, судорожно вздыхая. Чуть успокоилась.

– Хозяин видел, что в «терем» я уже не годна, выросла. Для второго яруса фигурой не вышла, тоща. Для змеи тоже не особо хороша, я спину повредила. Вот и решил продать в столице сразу после осеннего торгового сезона, когда и зрителей много, и всем людишки для работы нужны. Хорошо помню тот год. Балаган стоял у самого порта, на берегу. Я уже знала, что торгуют меня, что буду у какого-нибудь шаарова прихвостня игрушкой в доме, развлечением к праздникам. Хозяин звал покупателей, сажал на лучшие места. Я совсем плохо работала, думала, так не купят, – женщина рассмеялась. – Ещё я очень боялась нищего. Он каждый день приходил и глядел. Сам кривенький, глаза тёмные, и что в них – не понять. Как примечала его, аж в перед взором всё меркло от страха… Я слышала, что нищие тоже покупают людей. Уродуют, чтобы подавали им больше, чтобы жалость к калекам полнее превращалась в денежки.

– Всегда говорила Михру: город – место бессовестное, гнилое, – строго сказала хозяйка дома. – Перестань плакать. Всё хорошо. Теперь рабов нет, тантовых кукол новых нет, ар Шрон закон утвердил. Опять же: мой муж ар-клари. Его все уважают, так что в городе скоро станет поменее гнили. Выпей вот сока, клюквенный, кисленький. Или пирожок скушай. Я-то страдала: что ж такая тощая, не кормили? Или больная вовсе… Оказывается, нет. Балаган тебя так высушил. Не пойду более представления глядеть, не любо мне, когда из-под палки улыбаются.

Гостья вздохнула, снова надолго замолчала. Звякнула донышком чашки, поблагодарила за сок. Кислый – у неё даже голос изменился. Не всякому этот вкус без привычки нравится. Не понимают, что головная боль от клюквенного сока проходит.

– И зачем он выкупил меня? – вздохнула гостья. – Женщина-змея с больной спиной… Неблагодарная к тому же. Вон – ларец оставила дома, забыла со страху. Стыдно. Он всегда берег меня, а я отпустила его одного в дорогу, да ещё с этим клубком в ладони, который то появляется, то пропадает. Изводит его, я вижу… Разве дело?

– Как муж сказал, так и правильно, – строго заверила хозяйка. – Я вот во дворце живу. И не жалуюсь, хотя сюда даже зелень с рынка доставляется, квёлая, с желтинкой. Но никак нельзя самой посадить да вырастить. Что поделаешь, город… лук за денежки покупаем, я едва осилила такое. Стыдно было, ну что я, безрукая, сама не выращу? Потом ещё того стыднее, никто слова не сказал, но я поняла, деревенщиной меня обозвали. Михру позор. Ох, тошно…

Михр усмехнулся и толкнул дверь. Женщины сидели прямо на ковре, разложив со всех сторон вещицы, прежде хранившиеся в ларце. На столе хозяина дома ждал готовый завтрак. В уголке у окна, на пушистом коврике, собранном из цветных кусочков меха, дремал Ютти. Оглянулся на звук, вскочил, убежал в следующую комнату, заскулил тихонько. В ответ дружно грохнули по полу все десять пар лап ара Юты. Вот уж чей звук движения ни с каким иным не перепутать… при его весе один подъём на лапы или соскок с лежанки уже событие самое меньшее – на два яруса! Князь явился с обычной своей поспешностью неутомимого молодого выра.

– Михр, ну ты и высушил меня вчера! – с порога начал он, отмахнулся от вскочившей навстречу и пытающейся угощать хозяйки дома, ловко обогнул гостью. Подлетел к столу и изогнулся, выше выдвигая головогрудь. – Как мы носились… У меня лапы гудят! Мне уже хочется опуститься до преступления. Похитить тебя со всей семьей у Шрона. Слушай, я ночью сообразил: если посадить тебя на хвост, ты станешь рэм-Рафт. И я нырну со спокойной душой, оставив на берегу достойного князя.

Михр поперхнулся соком, только что налитым из кувшина и неосторожно выпитым… Вот тебе и титул. Смехом попросил у Ларны – так получи. Кажется, даже всерьез предложено! Жена тоже поверила, побледнела, руки сложила на груди, в глазах отчаяние копится. Еще бы! Год назад жила просто и понятно. Муж – первый человек в деревне. Сама она хозяйка большому крепкому дому. В столицу уезжала гордая, светилась от счастья, на соседей и не глядела, как провожать вышли. Да и сам он не лучше, уже в дороге вёл счёт золоту в кошеле и просителям у порога своего нового дома.

Всё есть. И золото, и просители, и уважение столицы. И иное, вместе с ними приходящее неизбежно, непрошенным. Семья живёт взаперти, хуже татей ночных – под замок упрятана. Он бывает дома редко и скоро разучится детей узнавать, так и вырастут без отцовского пригляда… Дело новое вроде нравится, если душой не кривить. Попонятнее оно стало за минувшее время. Сам он пообвык, появилась уверенность. Опять же: обзавелся связями, город хоть самую малость изучил, людей его и привычки. И что, опять уезжать? А как же зелёный город, где немало дел начато с одобрения ар-клари, и ещё больше обещаний роздано впрок? Как собственное слово, данное Шрону – порядок навести и крепко держать. Дознание это вырье… да не одно, мало ли в Усени бед и помимо гибели курьера! Тяжело, сложно, но интересно…