Владимир Кощеев - Проклятые Земли

Цепи звенели, раскачиваясь в руках врагов. Ярко-красный отсвет, окружающий троицу, не давал им скрыться в тенях, на что явно рассчитывали двое крайних, стараясь зайти с боков. Я же не отпускал взглядом среднего, выжидая момент для атаки.

И вот он настал.

Левый взмахнул рукой, выбрасывая ошейник вперед. Я резко присел, пропуская цепь над головой, в этот же момент справа и прямо полетели еще цепи.

Кувырок влево, заодно дернув первого врага за его же оружие. Каблуком сапога встретить лицо потерявшего равновесие. Услышать хруст носа и передних зубов, рывком вырвать цепочку из рук противника.

На ноги! В сторону! Слева возле уха щелкает, смыкаясь впустую, ошейник второго врага. Взмах кинжалом — вогнать под подбородок первого, рывок, разрывая кадык до ключиц. В сторону, не давая залить себя кровью.

— Щелк! — сцепился ошейник на распаханном, как бороной, горле.

Рывок к удивленному врагу. Кувырок, руку с кинжалом вверх и вправо. Куртка сдерживает удар, треща по швам, но пленитель уже отвлечен — он отскакивает прочь, выпуская цепь из рук. Отлично, Алекс!

В сторону! Последний враг ударяет рукоятью по плечу, осушая правую руку. Перебросить кинжал, зарычать — громче, Алекс, еще громче! — бросок! Враг отшагивает назад? Втыкай кинжал ему в отставленную ступню!

Вот так! Рывок вверх — вскрыть горло орущему от боли противнику. Тут же кувырок вправо — уйти от удара последнего пленителя, чтобы развернуться и метнуть оружие ему в лицо!

Есть! Бой окончен, Алекс! Ты молодец!

Тяжело дыша, я осел на колени. Голос сотника, звучавший в ушах в горячке боя, отступил. Ноющее плечо словно кто похлопал — как делал сотник после тренировок, когда у нас все же удавалось выполнить его нечеловеческие требования.

Когда все кончится, нужно найти могилу старика и сказать, как благодарен за науку. Она не раз спасала нам, желторотым новобранцам, наши несчастные жизни.

С трудом переведя дыхание, принялся за обыск трупов. Еще три амулета — теперь точно ясно, штамповали по одной печати — один и тот же дефект в виде скола на боку. Вряд ли кто решил портить вещицы намеренно. Три десятка серебром и даже один золотой — неплохой улов.

И помимо этого — четыре кинжала, две примечательных куртки и три пары добротных сапог. Можно, конечно, оставить местным, да только не привык я делиться с теми, кто позволяет самого себя в ошейник загнать.

Оглядев толпу жавшихся друг к другу детей, все же плюнул и бросил добычу на пол — пусть обуваются.

— Трупы уберите, не приведи Господь, начнут искать.

Кто-то из многоликой серолицей толпы закивал, следя за мной взглядом. Я для этих сирот точно такой же — тоже несу смерть и боль. И не важно, что сегодня на их стороне, никто и медяка не поставит, что не вернусь следующей ночью, чтобы вот так же сажать их на цепь.

Передернув плечами — от холода, разумеется, двинулся обратно. Теперь, когда нет нужды таиться, путь продлился всего минуту. И вот — я у каморки, где освободил ту троицу. Интересно, значит, один ошейник принадлежал сторожу. Учтем на будущее — либо он был главным, либо кто-то решил сделать грязную работу за него.

— Алекс!

Я резко обернулся, тут же выдергивая кинжал. Старик в комнате напротив смотрел прямо на меня. Больше он не походил на жертву болезни — обрывки грязной ткани обратились чистейшими белыми одеяниями, на по-старчески сухих ногах сандалии. Такие носили лишь на юге — Проклятые Земли чересчур холодны даже летом для подобной обуви.

— Кто ты такой? — прошептал я, быстро оглядываясь вокруг.

— Я вижу, как ты сидишь за столом, Алекс. Вижу, как женщина колет тебя иглой, и ты падаешь. Вижу, как трое мужчин кладут тебя в светящийся гроб, Алекс. Ты должен проснуться. Слышишь меня? Проснись, Алекс! Срочно проснись!

Он замерцал белым пламенем и, вспыхнув, исчез, распавшись белыми искрами. Я похлопал глазами, приходя в себя. Нет, конечно, я слышал, что пророки с горящими кустами говорили, но никак не припомню, чтобы речь была о пылающих старцах.

Проснуться? Что это значит? И почему мне кажется, что это — действительно важно?

Нужно вернуться в «Хорохорицу», там остались Дневник и Писание. Быть может, книги мне что-то прояснят?

— Шайтаново отродье! — Асхан сплюнул на дорогой ковер, держа амулет пленителя перед глазами. — И сюда добрались, чертово племя!

— Ты их знаешь, — кивнул я, опускаясь на складной стульчик.

Мы снова сидели в каморке за прилавком. Старый Асхан, даже на ночь не сворачивающий торговлю, устало опустился рядом и плеснул вина из кувшина в две глиняных кружки.

— У нас их называют Псами, — вяло махнул он рукой, поднимая кувшин. — Люди всякое говорят, но все сходится к одному — наемники, служат древнему культу. Жертвоприношения, пытки и насилие, опыты на трупах, наркотики — назови любую мерзость, Псы будут с ней связаны. Нет предела их бесчеловечности, — он глотнул прямо из кувшина, позабыв про разлитый напиток. — Не думал, что снова увижу их.

— Снова? — хмыкнул я, поднимая кружку.

Асхан кивнул.

— Когда я еще был счастливым мальцом, они приходили к нам. Искали беглецов с каторжных выработок. К слову сказать, тогда в деревне действительно скрывался один — приютила его сердобольная вдова.

— И что было дальше?

Торговец тяжело вздохнул, оглаживая бороду. Взгляд Асхана затуманился, поплыл.

— Тогда я впервые узнал, как пахнет жареная человечина, Алекс. Кто-то выдал вдову. Их спалили вместе с домом.

— И что же жители? Позволили?

— А кто что мог им сказать? — пожал плечами Асхан. — Когда двадцать пять вооруженных до зубов воинов обнажают оружие, у трех несчастных стражников, привыкших отгонять стаи диких койотов, опускаются руки. Да и умирать из-за чужака? — он махнул рукой. — В общем, дурное дело, дурное, Алекс.

Я хлебнул из кружки, наслаждаясь сладким вкусом. Для себя Асхан держал лучшее. Приятно, что после всего хоть у кого-то в этом городе нашлось ко мне нечто иное, кроме презрения.

— Но ведь здесь Церковь.

— А что Церковь? — всплеснул руками торговец. — Думаешь, им есть дело до отряда наемников, расквартированных в Хелмгарде? Если им платят из аристократского кармана — кого волнует пропажа пары детишек?

Я пожал плечами.

— Если мне не изменяет память — должно волновать. Церковь должна следить за моралью народа. Сдерживать, а не подкармливать в человеке зверя.

Асхан хмыкнул.

— Ты, друг мой, наивен и глуп. Кто пойдет против аристократов, если кормиться с их руки? — чуть понизив голос, проговорил он. — Думаешь, святоши не ведают, что под носом творится? Они за всем следят, все знают. Только наивный северянин, вроде тебя, решит, что они не могут остановить Псов.