Майя Филатова - Арканы Мерран. Сбитый ритм [СИ]

Крик, перья. Тварь отлетела прочь. Поворот, разгон, новая атака. Я крепче сжала палку. Существо увернулось. Взвизг, разворот, пике, атака…

…хрустнул песок полупустыни Тирсума, потные ладони сжали рукоять меча. Моя ящерица бьётся в агонии слева, далеко справа рубится с кем-то отец, впереди — вскакивает смуглый человек с приплюснутым носом и тёмно-бронзовой кожей. Удар — и он падает обратно. Череп раскроен, остатки лица перекошены яростью и болью. Но что это? Грудная клетка трупа разрывается изнутри. К небу взмывает птица с человечьей головой и неестественно вывернутыми крыльями…

И рухнула обратно — туда, где с вывернутыми руками лежала я. А вокруг — ужас. И внутри тоже. И снаружи. И внутри. И боль. И что-то мокрое и липкое. И многоголосый смех. И заново… И сызнова… И по кругу…

Я отступила, споткнулась, и упала на острые камни. Видение растаяло.

От земли тянуло холодом. Я с трудом села. Заломило позвоночник, потом все суставы. Орры, конечно. Привычно, вроде бы. Но нет. К насилию нельзя привыкнуть. Его можно только забыть. Попытаться забыть, точнее. Потому что не получится. Даже если обидчики получают своё, пережитое всё равно с тобой. Всегда. А уж если не получают, да при том, что осталось сделать лишь шаг…

Миг — и тьма снова сгустилась. Повеяло холодом. На меня со всех сторон пошли тени. Цепкие, липкие тени, тени, обещающие справедливость, мир, порядок, и всего-то за кусочек души…

Так, стоп. Я глубоко, до боли, вдохнула. Задержала дыхание. Выдохнула. Потом. Суд, плен, месть — все потом. Сейчас — выбираться. Срочно, срочно выбираться из этого сада, пока с ума не сбрендила. Сейчас думать нельзя. Нельзя думать. Нельзя. Тссс…

Тени рассеялись. Вместо них появился едва слышный шепот — противный, свистящий, словно кто-то выжимал яд из очень злой змеи. Я подняла палку, которую выронила при падении. Тени тенями, а от природы Мерран всего можно ждать.

Уклон дорожки становился ощутимей, странный звук нарастал. Когда я уже начала опасаться, что сейчас напорюсь на какой-нибудь серпентарий, аллея вывела к небольшой лестнице. Отлично! Значит, направление выбрано верно.

Стала аккуратно спускаться. На последней ступеньке что-то резко толкнуло под колени. Упасть, перекатиться… Встать не успела. Так и замерла на полусогнутых.

Близко, буквально в шаге, стояло существо, похожее на маленького ребёнка. Одежда обгорела, часть плоти обуглилась, другую часть покрывали страшные ожоги. Сквозь ошметки мяса белело несколько мелких зубов. Пряди курчавых чёрных волос торчали, как придётся. На груди — ярко начищенный медальон с гербом моего рода.

— Почему ты ушла? — раздался надтреснутый шёпот в голове.

Я замерла, не в силах даже дышать. Существо шагнуло вперёд. Сознание наполнил тошнотворный поток картинок и шелеста мёртвых голосов.

Прохладное утро, возвращение после долгой и сладкой ночи в кабаке.

— Почему ты оставила меня там?

В моей постели лежит истерзанная мёртвая служанка, так похожая на меня лицом.

— Почему ты не пришла раньше?

Тело отца на полу в гостиной.

— Почему ты не проверила?

Комок окровавленных простыней в спальне мачехи и в кроватке маленького брата.

— А я ведь я был ещё жив…

Сжечь документы из нетронутого тайника, облить тела маслом, поджечь дом…

— Это ты, ты убила всех нас… Всех нас… Всех…

— Ннн… нне… ннет! Нет! Нет!

Задыхаясь в крике, я начала бить существо куда и чем придётся. Я проверила Проверила! Я даже пыталась его откачать! Но нет. Нет! Нет. Дыхания не было. Сердцебиения не было. Ничего этого не было. Вообще ничего. Это всё не со мной. Я не убегала никуда. Я умерла вместе с ними. С ними, с ними, с ними…

Кисти свело, по глазам резанул свет.

Где я?

Высокие деревья, густая трава, расколотый фонарь на краю дорожки. Мерран. Монастырь. Прогулка. О боги…

Я села на бордюр, стараясь восстановить дыхание. Поймала себя на том, что крепко сжимаю медальон Апри — тот, оплавленный, что остался от Феррика ещё зимой. Ну дожили! За чужого бога цепляюсь!

Собралась с силами. Встала. Бегом припустила вниз. Быстрее, ещё быстрее. Кто его знает, что будет в следующем видении. В том, что оно придёт, сомнений нет: теней не видно только потому, что они стали частью тьмы, заполнившей сад.

Лихорадка разгоралась, бежать становилось труднее. Я перешла на шаг, стараясь унять резь в боку. Как в детстве, честное слово! Но в детстве никто и ничто не заставило бы меня сунуться в низкий тоннель из вьющегося растения. А теперь вот иду, жизнь спасаю. И нисколечко меня не подташнивает. И потолок на голову не падает, нет. Нет. Вовсе нет.

Шелестящий свод скоро уткнулся в край большого дерева. Стоило завернуть за него, как воздух стал значительно теплее: я вышла на большую аллею. Всё те же камешки, всё те же фонари. По краям — небольшие ручейки в белых рукотворных руслах.

Перешагнув ближнюю канавку, я облегчённо выдохнула. Всё тёмное, что неприятно шевелилось внутри и стремилось завладеть сознанием, ретировалось. Так-то лучше! Выход, наверное, неподалёку. О, да я тут, похоже, не одна.

Справа в десятке шагов виднелась островерхая крыша беседки, освещённая снизу. Вместе с запахом ладана доносились голоса, на сей раз явно человеческие. Слава богам! Пошла туда — узнать дорогу и убедиться, что ещё не окончательно спятила.

Потом замерла, прислушиваясь.

— …себе подцепил, охальник! — звенел мелодичный женский альт.

— Ну хватит уже, проехали. Ты за своим хозяйством следи лучше, — отвечал приятный мужской баритон.

— Погасни моя лампада, да он злится! Нет, правда! Ты только глянь! — продолжала смеяться женщина, — я чувствую злость и… Курти, как по-твоему?

— Тебе видней, Селти. По этому чурбану разве поймёшь чего! — вступил ещё один мужской голос, — хотя он у нас третьего дня разговелся на чувства, да… Знаешь, этот выдающийся эпизод я занёс бы в летопись.

— Да-да! Точно! Ну, что скажешь, друг неразговорчивый? Заносим в летопись, как ты благородно спас прекрасную деву?

— Да заносите на здоровье, — фыркнул баритон, — но только пометку «для служебного» не забудьте. И копию в магистрат. Можно с представлением.

— Ой-ой-ой, какие мы деловые! А кстати… — тут женский голос стал резким, как удар шпорами, — Кетания, ну что ты по кустам шаришься, мы не кусаемся!

Сердце ухнуло. Чуть отдышавшись, я пошла вперёд и поравнялась со входом в беседку.

Три широких ступени вели на площадку между витыми столбами. Под расписным потолком висели гирлянды цветов — именно они испускали мягкий лиловатый свет. В тёплых лучах окружающие кусты казались коричневыми, одежда людей отливала красным.

Халнер в таком же, как у меня, одеянии гостя, скрестил руки на груди и небрежно прислонился спиной к крайнему слева столбу. На другой стороне беседки в плетёном кресле сидел Курт. На нём поверх всё той же простой серой рубахи, болталась белая накидка священника, а в массивных пальцах вилась нить чёток. Между мужчинами стоял низкий столик, за которым сидела красивая женщина, кажется, средних лет. Складки белой ткани облекали подтянутую фигуру, прямая осанка выдавала человека, привыкшего повелевать. На голове женщины свернулся причудливый головной убор, похожий на спираль. Полупрозрачная ткань обрамляла лицо, свешивалась на плечи и грудь. Тонкая полоса такой же ткани лежала поперёк высоких скул, одновременно защищая и подчёркивая глаза.