Майя Филатова - Арканы Мерран. Сбитый ритм [СИ]

Разнос от брата ничуть не задел Дарна — он теперь всё воспринимал исключительно в свете возможного «повышения» театра до стационарного и, паче чаяния, Общеимперского. Так, узнав, что племянника чуть не сожгли за святотатство, Дарн лишь приказал тому не болтать и носить на сцене закрытую одежду. Труппа тоже старательно делала вид, что ничего не произошло; старая лекарка Кора вообще отказалась разговаривать с «клеймённым еретиком», и даже Эвелин не проявила к кузену сочувствия. Хелия, конечно, приходила к сыну менять повязки на фигурном ожоге, но оставалась молчаливой и мрачной. Поддерживали незадачливого еретика Маро только его старый дружбан Отто, с которым они ехали в одном в отсеке, да я. Впрочем, много бывать у Маро всё равно не получалось: меня поселили в отсеке вместе с Эвелин, которая начала разговаривать .

Если бы статуя на древнем храме сошла с постамента и начала рассказывать всё, что повидала на своём веку, я бы меньше удивилась. Мы с Эвелин и раньше общались довольно плотно, поскольку обе носили Орры, плюс в театре мало кто знал Высокий язык на хорошем уровне. Однако лекарка говорить о себе не любила, при этом мастерски умела скрывать эмоции. Сейчас же её стало не узнать — я даже подумала, что Эви что-то пьёт втихушку. Но от девушки ничем не пахло, да и говорила она в своей обычной манере — остро, чуточку резко, с нотами затаённой печали.

И вот сейчас, среди трёпа о медицинских случаях, веяниях моды, травах, падении морали, театральных сплетнях, всё чаще, всё больше проскальзывала истинная Эвелин. Она говорила про рано умершую мать, про Хелию, которая воспитала девочку, как родную дочь, про застенчивого братика Маро, который теперь превратился монторпы разберут во что, про любовь к полуперерожденцу и как родной отец надел на неё Орры — не из-за возможного побега, нет, а для того, чтобы ребенок от «проклятого недомутанта» никогда не родился…

Мне тоже было что рассказать. Но я знала, что Эвелин скорее решит, что я двинулась на почве невозможности снять Орры, чем поверит в существование Перехода. Поэтому я молчала. Молчала и слушала, поддакивая и редко-редко вставляя пару фраз. Однако на третий день «бесед», в кружке у Эвелин внезапно оказалась хитрая комбинация успокоительных трав из её же аптечки. Глоток, другой, третий… После четвёртого лекарка захрапела.

Уложив девушку поудобнее, я смылась. Выскочив из гусеницы на ближайшей остановке, разыскала бабку с сивухой — крепкой такой сивухой. Очень крепкой. И недорогой.

— Интересно, зачем? — мрачно спросила я, позвякивая ложкой о стенки стакана.

— Ну, если верить твоим словам, то за тем, что там ветер, простор и звёзды, — усмехнулся Халнер, обмахиваясь веером из бумаг.

— Да, это аргумент.

Глубоко выдохнуть, опрокинуть в себя охлаждённый отвар цветов пийи . Пффрррр… Желудок не сразу понял, что это всё-таки отвар, а не вчерашняя дрянь, из-за которой я полезла выбрасываться на улицу. Пока моё нутро осознавало разницу, гусеница сделала поворот. Солнечный луч заиграл на полированных дисках двух медальонов Апри, лежащих горкой на столе. Халнер всегда снимал свой, когда мы спали, постепенно я стала следовать его примеру — лучи-то острые, можно напороться в самый интересный момент. За окном замелькали постройки, зайчик начал мельтешить. Я отвернулась, жмурясь и потирая висок: гул в голове стоял страшный. Уж какую дрянь только не пила, но такое ещё не пробовала. О боги…

— Слушай, может, окно откроем?

Халнер покачал головой. От этого движения крупная капля пота стекла по лоснящемуся виску. Ещё несколько побежало по обнажённой груди, путаясь в волосах.

— Тут очень высокая влажность, Кети, так что будет только хуже. Смотритель сказал, воздуховод починят уже ско…

В дверь отсека постучали, требовательно и остро.

— Вот ведь принесла нелёгкая! Куд-да собралась? Под простыню с головой и не дышать! — шикнул Халнер, натягивая штаны, и надевая солнечный медальон.

Ну ничего себе предъявы вообще! Но спорить не стала, сделала, как он велел.

Прожужжала дверь. Из коридора хлынул поток воздуха, раскалённого и пахнущего знакомыми духами. Хотя да, всё верно, действие снотворного уже давно закончилось…

— Кети у тебя? — раздался ледяной голос Эвелин.

Как всегда, вопрос задали тоном, каким нормальные люди констатируют факты.

— Добро утро, Эви. Думаю, тебе лучше поискать Кети в других сегментах, у ребят.

— Её там нет.

— Везде проверила? Точно? Ну, тогда, может, в грузовых, с животными возится…

— Н-не думаю. Хотя… ладно. Точно не видел её сегодня?

— Эви, я только что проснулся.

— Ну хорошо.

Дверь закрылась, я вынырнула из-под простыни.

— А…

— Не поймёт, — опередил мой вопрос Халнер, — она придаёт слишком буквальное значение заповедям Апри. К тому же, вы дружите, а у неё всегда было так мало друзей…

— Да уж, по части морали она та ещё зануда, не всякий выдержит, — согласилась я.

И вдруг вспомнила, что очень хотела поговорить с Халом про… про… как же сформулировать…

— Слушай, а ты давно знаешь Селе… мать Селестину? Трен говорил, вы вместе с Куртом богословие изучали? Оттуда?

— Да. В теологичке все боялись с ней общаться. Своенравная, резкая на язык, да ещё Видящая. А мы не боялись. Курт так вообще… кхм…. сдружился. Слушай, может, тебе настойки капнуть? Нормальной, не вчерашней?

— Настойки… — желудок обречённо буркнул, — а давай!

Напиток оказался действительно хорош. После крохотной рюмки боль ушла, в голове стало светло, легко, и почти пусто, словно в храме между службами.

— Слушай, а почему именно тебя попросили вести это типа расследование в Цитадели? А не Крута, например?

— Курта? — брови Халнера дрогнули, — причём тут Курт?

— Не, ну как, он же полный сан принял, все дела. А ты разве в армию не свалил?

— Свалил. Ещё будешь?

Я рассеянно кивнула. Боги, что я несу? Хотела же конкретный вопрос задать. Только… какой? Пока я собиралась с мыслями, Халнер разлил по чашкам отвар, аккуратно вернул крутопузый чайник в поддон с почти растаявшими кубиками льда. Капнул в чашки настойку.

— Потом в армии боевой сан и принял, — тихо сказал Хал, причём таким тоном, будто это всё объясняло. Вообще всё.

— Ааа. Понятно, — сблефовала я, окончательно запутавшись, — а то смотрю, что это летом, и черные ленты.

— Чёрные ленты? Ну… да. Убийство же. Траур. Ну, твоё здоровье.

Траур. Точно. И как это я раньше не подумала? Вот что значит, не знать местных традиций! У нас вот траур синий.

Осилив ещё пару рюмок и стакан травяного сбора, я оделась и выскользнула в коридор — пустой, слава богам. До отсека добралась незамеченной. Вдвойне повезло, что Эвелин как раз куда-то вышла. Когда лекарка вернулась, я сидела на собранных вещах и готовилась слушать Обличающую Речь. Ожидания оправдались: по своему обыкновению, Элви уже сделала умозаключение, что происходило ночью. Оставалось только кивать и соглашаться, что нехорошо отвлекать рулевых от дороги, и что вообще мои понятия о приличиях стремятся к нулю.